Боженька, помоги! Мальчик внезапно пробудился от тихого, но пронзительного стона. Сердце его сжаДвоих малышей-мальчиков подбросили на мое крыльцо , и я взяла их в семью, я посвятила себя их воспитанию, не жалея ничего. Но то что произошло дальше

 

За окном бушевала метель, словно пытаясь заглушить потрескивания старенького радио на подоконнике. Анна Николаевна бросила в печь очередное полено и улыбнулась своим мыслям: природа всегда знает, как напомнить о себе.

 

— Ну что, Мурзик, попьём чаю? — ласково провела она рукой по спине рыжего кота. Тот, довольный вниманием, выгнул спину дугой.

 

Тихий вечер прервал резкий стук в дверь. Анна вздрогнула: кто может бродить по деревне в такую ночь? И зачем?

 

— Если это снова Петровна со своими травками от давления, клянусь, не открою… — пробормотала она, накидывая тёплую шаль.

 

Но на крыльце никого не было. Только корзина, слегка припорошенная снегом, а из-под старого одеяла доносилось еле заметное шевеление. Сердце сжалось.

 

— Только бы не котята… — прошептала она, уже понимая, что для котят корзина слишком велика.

 

Когда она приподняла одеяло, мир будто замер. На неё смотрели два крошечных личика, раскрасневшихся от холода. Два малыша, явно близнецы, примерно двух лет. Один сонно моргал, второй тихо поскуливал.

 

— Боже мой… — выдохнула она, потрясённая.

 

Анна быстро внесла корзину в дом. Мурзик, обычно равнодушный ко всему, встретил находку громким, тревожным мяуканьем.

 

— Успокойся, — отмахнулась она от кота, устраивая корзину поближе к печке.

 

Между пелёнок обнаружилась записка: несколько торопливых слов, выведенных дрожащей рукой: «Помогите. Мы не справляемся».

 

— Вот и подарочек под Новый год, — пробормотала Анна, осторожно разворачивая свёрток.

 

Один из малышей внезапно улыбнулся — удивительно осмысленной, взрослой улыбкой.

 

— Посмотрите-ка на этих серьёзных ребят, — произнесла она с болью в голосе. — Ну что, будем согреваться?

 

Уложив малышей на диван, Анна металась по дому, пытаясь сообразить, что делать. Мурзик не отходил, мяукал, путался под ногами.

 

— Да понимаю я, — кивнула она коту. — Сама в недоумении.

 

К рассвету малыши уже начали осваиваться: один ползал по дивану, второй пытался дотянуться до хвоста кота.

 

— Ну что, мои дорогие, — села Анна перед ними. — Придётся теперь мне о вас заботиться.

 

«Господи, что я делаю?» — мелькнула мысль, но когда крошечная ладошка обхватила её палец, все сомнения исчезли.

 

— Вот и договорились. Будете Петя и Павлик. Звучит надёжно, крепко.

 

Мурзик подтвердил её выбор протяжным мурлыканьем.

 

— Слышь, он одобрил, — усмехнулась она. — А документы… с ними завтра разберёмся.

 

Спать она так и не легла — всю ночь просидела между печкой и диваном, слушая, как сопят мальчишки, и размышляя, как за одну ночь жизнь может полностью измениться. Вчера она была одна, а теперь — мама. И от этой мысли не хотелось плакать, хотелось жить.

 

— Справимся, — прошептала она, укрывая детей. — Я теперь ваша опора.

 

Весна наступила неожиданно. Снег ещё белел у забора, а по двору уже носились два лохматых малыша. Уставший Мурзик с трудом поспевал за их проделками. — Павлик, немедленно отпусти кота! Петя, почему ты бегаешь в одном носке? — выкрикивала Анна из окна.

 

Прошло всего три месяца, но её жизнь всё ещё казалась сказкой. Дом, прежде тихий и спокойный, превратился в шумное пространство, наполненное играми, пирогами и детским хаосом.

 

Соседка Клавдия Петровна, высунувшись через забор, предложила: — Анна Николаевна, я пирожков напекла, зайдёте?

 

«Просто любопытство», — подумала Анна. — Спасибо, Петровна, но у нас строгий распорядок: обед, а потом тихий час, — твёрдо ответила она.

 

— Но ведь это такая ответственность — двое детей! Может, им было бы лучше в детском доме? — продолжала настаивать соседка.

 

Анна еле сдерживалась: — А может, вам лучше огородом заняться? Уже весь зарос…

 

Позже, укладывая детей спать, она всё ещё кипела от разговора. Вдруг Петя прижался к ней: — Мам, а мы правда твои?

 

Она замерла. Впервые они так чётко назвали её «мамой». — Конечно, мои, — обняла она обоих. — Самые что ни на есть мои.

 

— А тётя Клава говорит — нет, — добавил Павлик.

 

— А хотите, расскажу сказку? — Анна удобнее устроилась рядом. — Жила-была женщина с огромным сердцем, в которое помещались все звёзды на небе…

 

Павлик, уже засыпая, спросил: — А у нас такое есть?

 

— У вас — ещё больше, — прошептала она, целуя их в макушки.

 

Утром Анна отправилась в сельпо — договориться о продаже своих пирогов. Затем зашла к подруге, Татьяне Сергеевне, чтобы помочь с оформлением документов для детского сада.

 

— Ты серьёзно берёшься за всё это? — удивилась та, наливая чай.

 

— А ты видела их глаза? — с улыбкой ответила Анна. — Я думала, что моя жизнь уже прожита… А теперь Петя заплетает мне «косички», а Павлик учит кота умываться.

 

— И как ты со всем этим справляешься?

 

— Да не одна же я. У меня теперь целая команда.

 

Анна достала фотографию — на ней оба мальчика были по уши в муке, а рядом с важным видом восседал Мурзик. — Пекарня «Три богатыря» — вместе пирожки и счастье печём, — пошутила она.

 

Когда она вернулась домой, то обнаружила… …распахнутую калитку. Сердце ёкнуло. Двор, обычно наполненный детским смехом и топотом, был на удивление тих.

 

— Петя? Павлик? — окликнула она, бросившись к дому.

 

На пороге сидел Мурзик — взъерошенный, глаза насторожённые. Он бросился к ней и, что случалось крайне редко, начал тереться о ноги с мявом, полным тревоги.

 

— Что случилось, Мурзик?

 

И тут она услышала — не плач, не смех, а… пение. Едва слышное, неуверенное.

 

Анна обогнула дом и замерла.

 

Посреди грядки с молодым луком сидели оба малыша, одетые в её старые платки, а перед ними стояла старая икона из чулана, которую Анна давно не доставала. Петя что-то напевал, повторяя за Павликом, а рядом лежала та самая записка, которую Анна хранила у себя в шкафу — «Помогите. Мы не справляемся».

 

— Вы что тут делаете? — прошептала она, не в силах повысить голос.

 

— Мы Боженьку зовём, — сказал Павлик. — Он же помог тогда, когда ты нас нашла, значит, снова поможет.

 

— А чего звать-то? — голос дрогнул.

 

— Мы боимся, что ты нас отдашь, — сказал Петя, не поднимая глаз.

 

Анна опустилась рядом, сжала их ладошки в своих. Горло сжало — слова не шли.

 

— Вы мои. Никому не отдам. Даже если сама останусь без сил — вы моё сердце теперь.

 

Мальчики прижались к ней. Весенний ветер прошелестел в ветках яблони — будто подслушал и понял.

 

— А давайте теперь пирожки с картошкой лепить? — предложила она, вставая.

 

— А можно в форме звёздочек? — оживился Петя.

 

— И для Боженьки — один! — добавил Павлик.

 

— Обязательно, — кивнула она. — Один особенный. С молитвой внутри.

 

В тот вечер на кухне пахло тестом, детским смехом и — настоящим домом.

 

А ночью, укрывая их одеялами, Анна прошептала:

 

— Спасибо тебе, Господи, что ты тогда открыл мою дверь. Теперь я знаю, зачем живу.

 

И впервые за много лет, перед сном, она сама обратилась к небу:

 

— Боженька, помоги. Только теперь — не мне одной. А нам. Всей нашей маленькой семье.

 

…И в ту же ночь, когда небо было усыпано звёздами, как будто кто-то рассыпал по нему россыпь надежды, Анна проснулась от едва слышного шороха.

 

Петя стоял в дверях её комнаты, держа в руках одеяло.

 

— Мама… А можно я тут посплю?

 

— Конечно, солнышко, — она приподнялась, давая ему место.

 

Через минуту вбежал и Павлик.

 

— Я тоже. Я соскучился.

 

Анна улыбнулась сквозь слёзы. Они свернулись калачиком по обе стороны от неё, и она, чувствуя их дыхание, поняла — это и есть её счастье. Никакая буря, никакой холод уже не были страшны. У неё был дом. У неё была семья.

 

 

—

 

Годы прошли быстро, словно те весенние ручейки, что пробегают под заборами и исчезают, оставляя после себя только зелень и цветы.

 

Петя и Павлик выросли. Умные, добрые. Павлик стал ветеринаром — любовь к Мурзику переросла в дело жизни. Петя — пекарем, как мать. Его пирожки стали знамениты на всю округу, а кафе «У Маминых» стало не просто местом, где ели, — туда приходили за теплом.

 

Анна сидела на веранде, закутавшись в старый платок. Рядом мурлыкал Мурзик — уже другой, но такой же рыжий, как тот первый. Из дома доносился смех, грохот посуды, звон чашек.

 

— Мам, не спишь? — вышел Павлик, уже взрослый, но в его взгляде всё ещё была та детская нежность.

 

— Как можно спать, когда вы дома? — ответила она, беря его за руку.

 

Вдруг с неба упала первая звезда. Яркая. Быстрая. Анна посмотрела вверх, прижала руку к груди.

 

— Загадаешь желание? — спросил он.

 

Она покачала головой:

 

— Всё, что я могла бы пожелать, уже рядом. Я просто прошепчу «спасибо».

 

И в тот миг, когда во дворе снова раздался смех внуков, а в воздухе запахло пирогами и яблоками, Анна поняла — Бог не просто открыл ей дверь. Он подарил ей вечность — в ладошках детей, в их голосах, в каждом дне, где есть любовь.