Брошенный умирать: его обступили волки… и сделали невозможное
Брошенный умирать: его обступили волки… и сделали невозможное
— Артём, тебе не выжить. Сам видишь — ночь на подходе, метель крепчает. До рассвета здесь не продержаться.
Два силуэта застыли среди бескрайних снежных просторов. Один — высокий, в массивном пуховике, уверенно опирался на лыжи, за спиной болтался рюкзак, а через плечо висело ружьё. Второй — почти погребённый под снегом, с неестественно вывернутой ногой и разломанной лыжей у пояса. Ветер яростно стирал следы, превращая степь в безмолвное белое полотно. Лишь на краю горизонта чернела полоска леса — последний шанс на спасение.
— Будь мы среди деревьев — развели бы костёр, отогрелись… Но здесь… — голос Олега прозвучал приглушённо, будто сквозь вату. — Тащить тебя до леса — два часа. Я не справлюсь.
— Хотя бы попытался? — хрипло выдохнул Артём, сжимая кулаки от боли.
Олег избегал смотреть ему в глаза.
— Героизмом не спастись. Останусь — замёрзнем оба. Мне не нужна компания в царство мёртвых. Пусть хоть один выберется.
— Всегда знал, что ты гнилая сердцевина, Олег.
Тот резко дёрнул головой, пальцы вцепились в палки так, что костяшки побелели.
— Не смей! Это не сказка, где все гибнут за дружбу. Реальность жёстче! Здесь каждый выживает в одиночку.
— Вот потому ты и останешься… ни с кем…
На мгновение их взгляды скрестились, будто клинки. Затем Олег внезапно крючком палки зацепил ремень ружья Артёма и резко дёрнул. Оружие, описав дугу, исчезло в снежной пучине.
— Ты совсем охренел?! — закричал Артём, пытаясь приподняться, но боль пронзила ногу, как раскалённый клинок.
— Для страховки. Вдруг решишь подстрелить меня на прощание? — Олег уже отталкивался палками, устремляясь к лесу. — Не задерживай. Время дорого.
Его фигура скоро растворилась в вихре снежных хлопьев. Артём, стиснув зубы, смотрел вслед. «Homo homini lupus» — пронеслось в голове. Как слепы мы к тем, кого называем близкими…
Ветер завыл громче, и в его рёве прозвучал новый звук — протяжный, леденящий душу. Вой.
Волки.
Артём рванулся к месту, где упало ружьё, но тело не слушалось. Каждое движение отзывалось адской болью. Сознание поплыло, погружаясь в чёрную бездну.
…Очнулся он от тепла. Странного, живого, исходящего со всех сторон. С трудом приоткрыв веки, Артём увидел их — серые спины, сомкнувшиеся вокруг не
го кольцом. Волки. Их дыхание……
…их дыхание клубилось в морозном воздухе, как паровые облака. Один из них — вожак, с умными, почти человеческими глазами — стоял прямо перед ним, не рыча, не нападая. Просто смотрел.
Артём ожидал смерти, готовился к ней, но смерть не пришла. Вместо этого пришло тепло. Волки — шесть, может, восемь — легли рядом с ним, сомкнув круг, словно защищая. Один, рыжеватый, осторожно лизнул его закоченевшую руку.
Он попытался пошевелиться — и тут же зашипел от боли. Лапа вожака легла ему на грудь, мягко, но властно, как приказ: «Не двигайся».
Так они и лежали. Снег продолжал падать, ночь сгущалась, а Артём — парализованный, полусознательный — чувствовал, как его тело медленно, мучительно, но возвращается к жизни. Волчья шерсть грела, дыхание волков не позволяло холоду забрать его.
Когда рассвело, он проснулся первым. Волки всё ещё были рядом. Но стоило ему слабо пошевелиться — вожак поднялся, встряхнулся и тихо зарычал. Стая тут же встала, и через мгновение, не оставив ни следа, скрылась в белизне.
Они спасли его. Без причин. Без логики. Просто спасли.
Позже, много часов спустя, Артёма нашли спасатели. Олег всё же сообщил координаты, но с опозданием. Они не надеялись найти Артёма живым.
Он не стал рассказывать им про волков. Кто бы поверил? Но каждый раз, когда смотрел в глаза собаке, чувствовал что-то глубокое, невысказанное.
Спустя год, он вернулся в ту степь. Принёс мясо, разложил на снегу. Постоял молча.
И уже уходя, почувствовал взгляд. Обернулся — и на вершине холма стоял волк. Тот самый. Их глаза встретились — и в этом взгляде было всё: признание, память, и странная, немыслимая связь.
В ту ночь Артём долго не мог уснуть. А потом записал на клочке бумаги:
«Человек человеку — волк. Но иногда именно волк остаётся Человеком».
И сердце сжалось… но не от стр
аха — от благодарности.