Возвращаясь с вахты СНЮХАЛСЯ с ДАМОЙ ПОСТАРШЕ. После 3 месяцев на бурильной было БЕЗ РАЗНИЦЫ С КЕМ. В вагоне поезда, следовавшего из Нового Уренгоя в Москву, стоял тяжелый воздух, пропитанный запахами жареной пищи и непроветриваемого пространства. Валерий, мужчина невысокого роста с квадратной челюстью и усталыми глазами, прикрытymi мутноватой пленкой бессонных ночей, отрешенно тер ладонью затуманенное окно. Три месяца на удаленной буровой установке под неусыпным сводом полярной ночи выбили его из колеи до предела.

Прямо перед ним возникла женщина, случайно задев его плечо своим сумчатым портфелем. Он напрягся, готовясь выплеснуть раздражение, но замер, встретив ее спокойный, внимательный взгляд карих глаз.

— Простите, — произнесла она тихо, но уверенно. — Такая толчея в этих поездах всегда.

Валерий лишь хмыкнул, окидывая ее фигуру оценивающим взглядом. Ей было за полтинник, судя по всему. Серый костюм выглядел безупречно, а волосы цвета зрелых орехов были аккуратно убраны в пучок. Она явно не принадлежала к категории тех, кто едет с вахты.

— Да ладно, ничего, — пробормотал он, стараясь скрыть свое недовольство.

— Меня зовут Тамара, — продолжила она, протягивая ему руку. — Мы соседи по этому вагону на ближайшие двадцать четыре часа.

— Валерий, — ответил он, пожимая ее теплую, удивительно сухую ладонь. — С вахты еду.

— О, это же такая сложная работа… — голос ее звучал мягко, но искренне. — Может быть, хотите чаю? У меня есть термос.

— Не откажусь, — сказал он после паузы.

Тамара достала термос из своей сумки, а вместе с ним — пачку домашнего печенья. Разливая чай, она словно между прочим спросила:

— А дома семья ждет?

Он дернулся, словно получив удар током…….…Он дернулся, словно получив удар током.

— Нет, — коротко сказал он, отводя взгляд. — Было… теперь нет.

Тишина повисла между ними. Только стук колес нарушал покой вагона.

— Простите, — мягко сказала Тамара. — Я не хотела…

— Всё нормально, — перебил он. — Сын… погиб. Жена не выдержала. Ушла. С тех пор — вахта, дом — вахта. Просто чтобы не сойти с ума.

Тамара не ответила сразу. Она просто поставила чашку перед ним, чуть придвинулась ближе и осторожно положила руку ему на локоть. В её прикосновении не было жалости — только участие. Такое, которое не нуждается в словах.

— Мой муж умер два года назад, — сказала она чуть позже. — Рак. Мы с ним всю жизнь вместе. А потом — как будто полсердца вырезали. Я тоже еду с севера. Учителем работала в поселке, теперь возвращаюсь. Домой — в пустую квартиру.

Валерий впервые за долгое время посмотрел в глаза другому человеку не просто как прохожему. Тамара не была случайной дамой из вагона. Она стала — свидетельницей его боли, а он — её.

Они пили чай, делились печеньем, говорили… потом молчали. В этом молчании было больше смысла, чем в тысячах разговоров.

Когда поезд прибыл в Москву, люди в спешке собирали вещи, а Валерий с Тамарой стояли у выхода. Он вдруг почувствовал, как не хочется отпускать эту внезапную близость.

— Тамара… — сказал он неловко. — Может… как-нибудь ещё попьем чаю?

Она улыбнулась. Не молодой девичьей улыбкой, а той, что приходит с годами — спокойной, тёплой, настоящей.

— Я буду не против, Валерий.

Через месяц они снова встретились. Уже не в поезде. На лавочке в парке, с тем же термосом, и тем же печеньем. Только теперь — с новой надеждой. Потому что даже самые уставшие сердца имеют право начать заново.