— Да меня мало волнует, милый мой, чего от меня хочет твоя мама! Я в прислуги к ней не нанималась, и больше ездить к ней я не собираюсь🤨🤨🤨

— Сколько можно этих поездок, Паш? Я устала, понимаешь? У-ста-ла! Инна сбросила туфли в прихожей. Ноги гудели после целого дня, проведённого в доме свекрови. Очередная суббота превратилась в марафон по уборке трёхэтажного особняка Раисы Николаевны. Стирка, глажка, протирание бесконечных статуэток на полках — и это при том, что у свекрови была домработница, приходящая три раза в неделю. — Ну и что? — Павел прошёл мимо жены на кухню, открыл холодильник. — Мама просто хочет, чтобы в доме было идеально. У неё высокие стандарты. — Высокие стандарты? — Инна последовала за мужем. — Или высокое мнение о себе? Почему я должна каждые выходные выслушивать, что «вот эту вазочку надо протирать только по часовой стрелке» и «скатерть гладить только с изнанки»? — Перестань. Мама многое пережила, чтобы обеспечить мне нормальное детство. Она одна меня вырастила, ты же знаешь. Инна устало опустилась на стул. Эту историю она слышала десятки раз за три года их брака. Раиса Николаевна, героически поднявшая сына после того, как муж бросил их, когда Паше было пять. Работавшая на двух работах. Сделавшая всё, чтобы сын получил образование. История, конечно, заслуживала уважения, но не давала права превращать невестку в домработницу. — Паш, нам нужно поговорить, — Инна положила руки на стол, собираясь с мыслями. — Я беременна. Три недели. Павел замер с бутылкой воды в руке, не донеся её до рта. Его взгляд скользнул к животу жены, потом обратно к её лицу. — Ты уверена? — Сделала три теста. Завтра иду к врачу. — И что теперь? — он опустился на стул напротив. Не было ни радости, ни восторга, лишь растерянность и… Беспокойство? Инна почувствовала укол разочарования. Она представляла эту сцену иначе: объятия, поцелуи, может даже слёзы счастья. — Что значит «что теперь»? Теперь мы станем родителями, — она попыталась улыбнуться. — Я думала, ты обрадуешься. — Конечно, я рад, — он произнёс это без энтузиазма. — Просто неожиданно. Мы же планировали подождать ещё год-два. Устроиться получше. — Так получилось, — Инна пожала плечами. — Но я думаю, это к лучшему. Мы справимся. — А как же мама? — вопрос Павла прозвучал настолько внезапно, что Инна даже не сразу поняла. — При чём тут твоя мама? — Ну, ты же теперь… — он неопределённо махнул рукой в сторону её живота, — не сможешь ей помогать…

Инна встала из-за стола и медленно подошла к окну. За стеклом начинался весенний вечер, небо наливалось густо-синим, будто предчувствовало бурю. Она стояла молча, пока внутри не всколыхнулась неведомая сила.

— Я не обязана никому, Паш. Ни тебе. Ни ей. Ни тем более её вазочкам, — сказала она, не оборачиваясь. — И если ты не поймёшь этого сейчас, то можешь продолжать жить с мамой. Без меня.

Тут лампа над их головами мигнула. Один раз. Второй. Потом погасла совсем. Из глубины квартиры потянуло холодом, как будто открылась щель между мирами.

Павел вскочил.

— Ты это видела?

Инна обернулась. Её глаза светились. Не отражением света — светом изнутри. Она положила руку на живот, и из-под пальцев пробежал едва заметный золотистый отблеск.

— Что… что с тобой?.. — прошептал он.

— А ты думал, жизнь просто так даёт новую душу? Нет, Паш. Ты не понял. Я не просто беременна. Ребёнок… особенный.

Холод усилился. На кухонной плитке проступили тонкие трещины, будто что-то пыталось выбраться наружу.

— Особенный? В смысле?..

— В нём сила. Сила, которую мир давно утратил. И я — его проводник.

Стены заскрипели, и в гостиной вспыхнуло зеркало. Оттуда показалась фигура — высокая, худая, в мантии, с лицом, скрытым капюшоном. Она поклонилась Инне.

— Время пришло, — произнесло существо. — Матерь избрана.

— Что за чертова мать?! — вскрикнул Павел, попятившись.

Инна подошла к зеркалу, не оборачиваясь.

— Раиса Николаевна больше не потребует от меня ни глажки, ни скатерти. Ни ты, ни она уже не властны надо мной.

— Инна, подожди! — Павел кинулся вперёд, но зеркало вспыхнуло ярким светом и затянуло Инну внутрь вместе с таинственной фигурой.

Тишина. Только лампа над столом замигала снова — раз, и погасла окончательно.

Через несколько секунд с кухни донёсся хруст — из холодильника выкатился одинокий апельсин и раскололся пополам.

Павел остался один. А где-то, в ином измерении, Инна шагала по залитому лунным светом мосту, неся в себе дитя, которое должно было изменить равновесие миров.