До деревни Аня добиралась несколько дней. Сначала она ехала на поезде, где её продуло сквозняком
До деревни Аня добиралась несколько дней. Сначала она ехала на поезде, где её продуло сквозняком, и горло начало першить. Затем на маршрутке до районного центра — пришлось спрашивать у прохожих, где находится автовокзал и как добраться до нужной деревни. В маршрутке было невыносимо тесно: пассажиры сидели так близко, что невозможно было избежать лукового дыхания краснощёкой соседки. Наконец, последний этап — рейсовый автобус, который оказался настоящим испытанием. Холодный «пазик» был переполнен, и Аня два часа тряслась стоя, зажатая между гогочущими подростками и высоким мужчиной в пропахшей навозом фуфайке, который из-за своего роста ехал, слегка наклонив голову. В деревню они прибыли уже в темноте. Аня пыталась разглядеть что-то в заледеневших окнах, но ничего не увидела. Колючий морозный воздух сначала ударил по горлу, заставив её закашляться, но вскоре она привыкла и даже удивилась: воздух был настолько чистым, что казалось, будто она пьёт родниковую воду после болотной тины. Снег под ногами хрустел, а небо над головой было усыпано звёздами. Аня замерла, глядя вверх, пытаясь найти знакомые созвездия и поймать падающую звезду, чтобы загадать желание. Она знала, что это не звёзды падают — дедушка в детстве рассказывал ей и Вике о космосе вместо сказок, — но всё равно они с сестрой называли это «звёздами» и всегда загадывали желания. О гибели сестры Аня узнала из письма. Оно пролежало в почтовом ящике больше недели — судя по штемпелю. Аня не ждала писем, ей не от кого было их получать. Почерк на конверте и обратный адрес были незнакомы, но адресатом значилась она. Сердце ёкнуло, когда она подумала о Вике. Пальцы похолодели и дрожали, когда она пыталась вскрыть конверт прямо на площадке. Прочитав письмо, Аню охватила тошнота, голова закружилась, и она опустилась на пол возле мусорных баков. Слёз не было — ни тогда, ни позже. Может, потому, что она до конца не верила в случившееся. Это просто ошибка, думала она. Сейчас она приедет, и окажется, что Вика жива. — Подскажите, как пройти на улицу Советскую, пятнадцать? — спросила Аня у подростков, с которыми простояла рядом в автобусе. Они стояли на дороге, куда их высадил водитель, и, не стесняясь, курили крепкие сигареты. Щуплый паренёк в потёртой кожаной куртке, явно не своей, махнул рукой и буркнул: — Вон через тот переулок, потом прямо. Большой дом, с расписной оградой. Не пропустите. Аня поблагодарила и пошла в указанном направлении. Дом нашла сразу — он выделялся среди покосившихся избушек, как настоящие хоромы. Пока она шла, со всех сторон раздавался собачий лай, отчего Аня съёживалась от страха. Подойдя к высокому забору с глухой дверью, она замерла: вдруг за оградой тоже сидит волкодав? Постучала сначала робко, потом громче. Тут же раздался громкий лай — судя по звуку, собака была огромной. Аня всегда боялась собак. Вика же, наоборот, готова была обниматься с любой бродяжкой, не испытывая ни капли страха. В доме явно кто-то был……Из-за двери послышались шаги, скрипнула старая калитка. На пороге появилась пожилая женщина в шерстяном платке, с лицом, покрытым морщинами, но ясными и внимательными глазами. В руке она держала фонарь, который отбрасывал колеблющиеся тени на заснеженную тропинку.
— Ты, должно быть, Аня… — негромко произнесла она, и в её голосе было что-то такое, от чего у Ани сжалось сердце. — Я… да… — прохрипела она, чувствуя, как горло снова першит от холода и волнения. — А вы… — Я Надежда Павловна. С Викой мы жили вместе последние два года… — Женщина сделала шаг в сторону, распахивая калитку. — Заходи, милая, не стой на морозе.
Аня переступила порог, и огромная черная собака — кавказец, с белым пятном на груди — подошла к ней вплотную. Сердце забилось в панике, но пёс не рычал, не лаял — наоборот, ткнулся носом в её руку и тихо заскулил.
— Это Джек, — пояснила женщина. — Вика его подобрала, он без неё не ел… потом — вообще перестал лаять, пока вот тебя не учуял.
Аня опустилась на колени, не веря себе. Пёс будто почувствовал в ней что-то родное и знакомое. Она сжала его тёплую морду ладонями, и только тогда почувствовала — по щекам текли слёзы. Первые. Горькие, обжигающие. Слишком живые, чтобы можно было их остановить.
Внутри дома пахло сушёными травами, хлебом и чуть-чуть дымом — как в детстве у бабушки. Надежда Павловна сняла с неё куртку, накинула старый, тёплый платок.
— Прости, что вот так… — Она села рядом, вглядываясь в лицо Ани. — Я хотела сама написать тебе, но не знала, с чего начать. У Вики в дневнике был твой адрес. Она писала тебе письма — много. Но так и не отправила. Боялась.
— Почему? — голос Ани дрогнул.
— Сказала, что тебе и без неё тяжело. Что она была плохой сестрой. Но это не так. Она… она очень тебя любила. Всегда.
Аня почувствовала, как внутри неё что-то сжимается и распадается. Как будто та тяжесть, что давила на грудь с момента получения письма, наконец-то начала трескаться.
— Где она… где могилка? — спросила она почти шёпотом.
— Завтра сходим. Сейчас тебе надо согреться… И, может быть, прочитать это.
Женщина протянула ей связку писем, перевязанных тонкой лентой. Бумага была мятая, в некоторых местах — пятна от слёз или чернил. Аня взяла их дрожащими руками, прижала к груди.
— Спасибо… — прошептала она.
Ночью она долго не могла уснуть. Джек лежал у её ног, изредка поскуливая, будто переживал вместе с ней. На старом диване под пледом она перечитывала знакомый почерк, и каждый лист бумаги был как прикосновение к живому — к Вике, такой близкой и вдруг такой далёкой.
И когда за окном начало светать, Аня прошептала в темноту:
— Прости меня, сестрёнка. Я приехала. Я нашла тебя. Я тебя помню.
И словно в ответ за окном медленно падала звезда. Одна из тех, что они с Викой загадывали в детстве.
На следующее утро деревня просыпалась медленно, будто прислушиваясь к шагам самой жизни. Снег поблёскивал на крышах, в воздухе стояла звенящая тишина, и только скрип половиц под ногами и дыхание Джека нарушали утреннюю дремоту. Аня стояла у окна с чашкой чая, обнимая плечи тёплым платком, и глядела, как над крышами поднимается тонкий дым.
— Готова? — тихо спросила Надежда Павловна, входя в комнату.
Аня кивнула. Она не была готова. Но знала, что должна.
—
Могилка находилась на самом краю деревенского кладбища, почти под самой берёзой, которая, по словам Надежды Павловны, «ей особенно нравилась — потому что весной под ней раньше всех появляется трава». На снегу уже были протоптаны чьи-то следы — видимо, женщина приходила сюда не раз.
Аня опустилась на колени, прижав ладонь к деревянному кресту. На дощечке аккуратно выжжено: Виктория Алексеевна Елисеева. 1994 — 2024. Ниже — строчка из стихотворения, которое они когда-то учили вместе в школе:
«Ты где-то рядом, ты — в дыханье ветра…»
Аня закрыла глаза, пытаясь представить, как Вика стояла здесь, смеялась, рассказывала что-то, гладя Джека по голове… и поняла, что это уже не память — это часть её самой. Та боль, которую она несла, теперь стала светлее. Как будто в ней поселилось тепло — не уходящее, не исчезающее.
Она положила на могилу письмо. Одно, написанное ночью.
“Вика, я была зла, что ты молчала. Мне не хватало тебя — но я делала вид, что справляюсь. А ты, наверное, чувствовала. Прости. Я нашла тебя. И я обещаю — тебя не забудут.”
—
Прошло два дня. Аня собиралась уезжать, но в последний вечер они с Надеждой Павловной долго сидели у печки. Джек лежал рядом, уткнувшись мордой в тапок Ани, словно боялся, что она снова исчезнет. На коленях у неё всё те же письма — выученные почти наизусть.
— Знаешь, — сказала женщина, осторожно наливая чай, — ты ведь можешь остаться. Дом большой, работы хватит, а Джек… ну, сам видишь — он с тобой ожил.
Аня молчала. Смотрела в окно, где за стеклом искрились снежинки, кружась в тихом вальсе. Сердце уже не было тяжёлым — в нём поселился свет. От Вики. От этих писем. От того, что она, наконец, нашла дорогу. К ней. К себе.
— Я подумаю, — улыбнулась она. — Может быть… да. Может быть, это и есть мой дом теперь.
—
Весной, под берёзой, первой появилась трава. Джек сидел рядом, глядя вверх, а рядом с ним — Аня. В руках у неё была тетрадь. Она начала записывать истории Вики — такие, какими сестра хотела бы, чтобы их помнили.
И когда однажды над деревней упала ещё одна звезда, Аня уже знала, какое желание загадать.
“Пусть в сердцах людей останется место для тех, кого они любили. Пусть даже после смерти любовь всё ещё живёт.”