Когда отец ушёл, мачеха забрала меня из детского дома: как я обрёл вторую мать

 

Когда-то у меня была счастливая семья — мама, папа и я. Наш дом в Екатеринбурге всегда был полон смеха и тепла. Но судьба распорядилась иначе.

 

В восемь лет мама тяжело заболела. Мы надеялись до последнего, но однажды отец вернулся из больницы с пустым взглядом и сказал: «Анны больше нет». После этого он сломался. Пиво заменило ему еду, в квартире воцарился беспорядок. Я ходил в школу в несвежей одежде, друзья сторонились, а учителя смотрели с жалостью.

 

Соседи вызвали опеку. Пришли строгие женщины, осмотрели грязную кухню и заявили: «Если через месяц ничего не изменится, мальчика заберём». Отец испугался — протрезвел, купил продукты, отмыл квартиру. Казалось, жизнь налаживается.

 

Через две недели папа познакомил меня с тётей Ларисой. Она жила в Челябинске с сыном Витькой, который был младше меня на два года. Сначала я не доверял ей — как можно так быстро забыть маму? Но Лариса оказалась доброй. Мы стали чаще бывать у неё, и однажды я сказал отцу:

 

— Пап, мне нравится у тёти Ларисы.

 

Вскоре мы переехали к ней, а нашу квартиру сдали. Жизнь стала налаживаться: я снова увлёкся учёбой, даже начал улыбаться. Но счастье длилось недолго. Однажды отец ушёл на завод и не вернулся — инфаркт. В десять лет я стал сиротой.

 

Через три дня пришли из опеки. Без эмоций сообщили: «Ты отправляешься в детдом, тётя Лариса тебе не родня». Меня увезли. В кармане я сжимал отцовский брелок — всё, что от него осталось.

 

Детдом в Перми стал испытанием. Я замкнулся, ни с кем не сближался. Но Лариса не бросила — каждую неделю привозила конфеты, книги, тёплые вещи. Говорила: «Скоро заберу». Я перестал верить — суды и справки тянулись годами.

 

Однажды меня вызвали к директору. Там стояла Лариса, сияющая, а рядом — повзрослевший Витька.

 

— Всё, Сашенька, едем домой, — прошептала она.

 

Я рыдал, обнимая их.

 

Так началась новая жизнь. Мы вернулись в Челябинск. Лариса стала мне матерью — любила как родного. Жили скромно, но дружно. На праздники собирались за столом, ели её пироги с капустой. Она учила нас не сдаваться.

 

Я окончил школу, поступил в институт, нашёл работу. Витька тоже вырос хорошим парнем. Мы стали братьями, хоть и……не по крови, а по сердцу. Никто из нас уже не вспоминал, что когда-то были чужими.

 

Лариса всегда говорила: — Настоящая семья — это не о том, кто тебя родил, а кто остался с тобой, когда всё рухнуло.

 

На выпускном из университета я пригласил её на сцену. Декан вручал грамоты родителям, и я сказал: — Это моя мама. Единственная, что у меня есть.

 

Зал встал. Она плакала, прижимая мой диплом к груди, как будто это было её личное достижение. И в каком-то смысле — так и было.

 

Позже, когда я получил первую зарплату, мы втроём поехали на озеро — как в детстве. Жарили картошку на костре, Витька смешно пел песни под гитару. Я смотрел на Ларису и думал: как мне повезло снова обрести маму, когда казалось, что всё потеряно.

 

Прошло много лет. У меня уже есть свой сын. Я назвал его Антоном — в честь отца. А его крёстная — Лариса.

 

Иногда вечером, когда мы всей семьёй пьём чай на кухне, она смотрит на меня и шепчет: — Спасибо, что поверил.

 

Но правда в том, что это я должен благодарить её. За тепло. За дом. За то, что не сдалась.

 

Так я и обрёл свою вторую мать. И навсегда остался её сыном.

 

Время не щадит никого. Лариса постарела. Морщины на её лице стали глубже, волосы поседели, но глаза всё так же светились добротой. Она всё ещё пекла пироги, хотя уже не так ловко, как раньше. Мы старались быть рядом, помогать, заботиться.

 

Однажды она заболела. Врачи говорили: возраст, сердце… Мы с Витькой дежурили по очереди, сын рисовал для неё открытки, а она, лежа в постели, гладила его по голове и шептала:

— Такой же тёплый, как ты был, Сашенька.

 

На прощание она попросила только одно:

— Когда-нибудь, если встретишь ребёнка, которому некуда идти — не проходи мимо. Сделай, как я сделала когда-то.

 

Через неделю она ушла. Тихо. Во сне.

 

На похоронах я держал речь. Голос дрожал:

— Она не родила меня, но сделала для меня больше, чем многие матери. Она спасла мою душу, когда я был один. Она дала мне имя, семью, жизнь. Спасибо, мама…

 

Мы похоронили её под берёзами, рядом с маленьким озером, куда когда-то ездили втроём. На плите мы выбили: «Лариса Ивановна. Сердце матери — даже если не по крови».

 

Через год, возвращаясь с работы, я увидел на остановке девочку. Худенькая, в поношенной куртке, с потухшими глазами. Что-то кольнуло в груди. Я подошёл:

— Ты потерялась?

— Нет… просто некуда идти.

 

Я посмотрел в небо.

Мама, ты слышишь? Я делаю, как ты просила.

 

Я протянул ей руку:

— Пошли домой. Там тебя ждут тёплый чай, кот и маленький мальчик, который тоже когда-то был один.

 

Так история замкнулась. А любовь, посеянная однажды, продолжила жить — в каждом нашем добром поступке, в каждом спасённом сердце.