Любящая жена нянчилась за хворым мужем, пока не услышала его диалог с матерью.

Промозглый осенний ветер гнал по деревенской улице желтые листья, когда Алина сошла с автобуса. Её ноги ныли после долгой дороги, а на сердце лежал тяжелый камень — прощание с дедом далось непросто.

 

Она едва успела сделать несколько шагов от остановки, как услышала знакомый, слегка хриплый голос: «Алинушка, родная, как съездила?»

 

Нина Петровна, местная фельдшерица, спешила к ней, махая руками. Полноватая женщина в потёртом медицинском халате поверх теплого свитера была одной из немногих, кто в этой деревне мог понять и поддержать Алину.

 

Хотя её муж, Павел, недолюбливал медработницу и постоянно подкалывал насчёт её профессионализма, называя её «деревенской знахаркой», сама Алина относилась к Нине Петровне с теплотой и доверием.

 

«Более или менее, Нина Петровна», – вздохнула Алина, замедляя шаг. Ей не хотелось говорить о поездке, но она знала, что разговор неизбежен. «Только вот с дедушкой так и не удалось помириться перед его кончиной. Унёс обиду с собой…»

 

«Да-а, девочка моя, – покачала головой фельдшерица, поправляя выбившуюся из-под шапочки седую прядь. – Твой дед был человеком строптивым, гордым. С таким характером даже захоти – не всегда получится помириться. Царствие ему небесное». После паузы она обеспокоенно спросила: «А как там твой благоверный? Всё ещё болеет?»

 

Алина снова глубоко вздохнула, теребя ручку своей потрёпанной сумки: «Лежит без сил. Ни аппетита, ни энергии. Мы обошли всех врачей – никто не может помочь. Он уже начал готовиться к худшему… Говорит, чувствует, что время его вышло».

 

«Да какой же это больной!» – неожиданно фыркнула Нина Петровна, и в её глазах блеснуло возмущение. «Великий актёр в твоём Павлушке явно просыпается! Такое представление разыгрывает – самому Станиславскому позавидовать можно было бы!»

 

«Зачем вы так? – опечалилась Алина, хотя где-то глубоко внутри сомнения уже начали закрадываться. – Паша действительно страдает. Как он может быть виноват, если врачи не находят диагноз?»

 

«Эх, молодая… – Фельдшерица махнула рукой. – Врачи потому и не видят ничего, что искать нечего. Но ты сама всё поймёшь», – многозначительно бросила она, окинув Алину взглядом, и скрылась в переулке, оставив девушку в водовороте тревожных мыслей.

 

Домой идти не было никакого желания. Алина направилась к реке, присела на поваленное дерево, которое местные жители использовали как импровизированную скамейку. Перед глазами всплыла сцена их прощания перед её отъездом на похороны.

 

Павел, услышав о её намерении уехать, театрально вздохнул, прикрыв глаза тонкой, словно восковой, рукой:

 

«Конечно, езжай, дорогая. Я всё понимаю… Только учти, наследство на дороге не валяется. Когда я умру, на мои похороны денег всё равно не найдётся».

 

Теперь эти слова горчили на душе. Алина вспоминала, как всё начиналось. После окончания музыкального училища она категорически отказалась продолжать карьеру скрипачки, вопреки всем надеждам деда.

 

«Никогда больше этот инструмент в руки не возьму!» – заявила она тогда, положив перед ним красный диплом и любимую скрипку, которую он подарил ей в двенадцать лет.

 

«Как это – не возьмёшь?» – дед побагровел от гнева, его руки, огрубевшие от тяжелого труда, сжались в кулаки. «Я всю жизнь посвятил, чтобы ты стала музыкантом! Или теперь коровам хвосты крутить будешь?»

 

«Лучше коровам хвосты крутить, чем на скрипке игр

ать!» – выпалила она и тут же…..

… и тут же пожалела. Дед вскочил, схватился за сердце, но не упал — лишь отвернулся и тихо сказал:

— Тогда иди. Мне больше нечего тебе сказать.

 

С тех пор они не разговаривали.

 

Алина уткнулась лицом в ладони. Прощение, которого она так ждала, уже никогда не получит. Но теперь у неё была другая жизнь, муж — и вроде бы любовь. Или… был ли это обман?

 

С наступлением темноты она вернулась домой. В доме пахло лекарствами и прокисшей едой. Павел лежал на диване, укутанный в одеяло, будто в саван. Увидев Алину, изобразил слабую улыбку.

 

— Алинушка, ты уже вернулась? Как там?..

 

— Потом расскажу, — тихо ответила она и прошла на кухню.

 

Через час, когда Павел уснул, Алина пошла в кладовку за чистым бельём. Проходя мимо спальни, услышала голос. Он был удивительно бодрый. Муж разговаривал по телефону. Она уже собиралась уйти, но вдруг уловила знакомую интонацию — голос его матери.

 

— Ну, сколько можно прикидываться, Паша? Уже три месяца как лежишь!

 

— Ма, да успокойся, — смеялся Павел. — Пока Алинка на шее сидит, можно отдыхать. Она же святая — носит, готовит, лечит. А ты говоришь: бесполезная. Не видишь, как я её приучил?

 

Алина замерла. Её сердце било так громко, что, казалось, оно вот-вот разобьёт грудную клетку. Её любимый человек… просто играл?

 

— Она тебе верит, — продолжала мать. — Но долго так не протянешь. Однажды догадается.

 

— Вот тогда и скажу, что чудо случилось, — усмехнулся Павел. — Вылечился благодаря её заботе.

 

Алина тихо отошла от двери, как в бреду. В груди поселилась пустота. Всё, что она делала — бессонные ночи, слёзы, надежды — было фарсом.

 

 

—

 

Наутро она разбудила Павла словами:

 

— Я уезжаю.

 

— Что? Куда? — Он даже не стал делать вид, что ему плохо.

 

— Домой. К себе. Туда, где люди не притворяются.

 

— Ты не понимаешь… Я же любил тебя, просто…

 

— Просто тебе было удобно. Прощай.

 

Алина ушла, не оборачиваясь. Через неделю она вернулась в город, устроилась в детскую школу искусств, взяла в руки скрипку, покрытую пылью, и впервые за много лет сыграла. Не для деда, не для мужа. Для себя. И муз

ыка звучала чисто. По-настоящему.