— Мне чхать, что ты жена моего сыночка, отдавай квартиру и все деньги — Внезапно объявила мне Свекровь после одного случая

 

— Да мне наплевать, что ты супруга моего отпрыска, передавай квартиру и все денежные средства! — голос Галины Васильевны прорезал воздух подобно треснувшему стеклу.

 

— Что с вами происходит? — я застыла с ножом в руках, салат на разделочной доске внезапно расплылся в размытое пятно.

 

Странно, как стремительно трансформируется жизнь. Всего полгода назад мы с Максимом хохотали, укладывая вещи в чемоданы.

 

Саша подмигивал, заталкивая в багажник плавательное оборудование. «Наконец-то морская гладь», — шептал он, целуя меня в висок.

 

Тогда я не догадывалась, что в последний раз вдыхаю аромат его волос, что в последний раз слышу, как он называет меня «Олюшкой».

 

Море поглотило его мгновенно. Врачи что-то бормотали о спазме и ледяной воде. Помню крики на берегу и каменное оцепенение.

 

В морге Саша лежал с удивлённым выражением лица, будто сам не верил, что погрузился в вечный сон. По ночам, даже сейчас, я просыпаюсь от фантомного ощущения его дыхания на своей щеке.

 

Первые месяцы свекровь была для меня опорой. Приходила с ароматной выпечкой, помогала с вещами сына.

 

Мы вместе перебирали его рубашки, и она рассказывала истории про маленького Сашу, который отказывался носить свитера и прятал их за шкафом.

 

В такие моменты я видела в её глазах ту же боль, что жила во мне. Мы разделяли её, как хлеб, понимая друг друга без слов.

 

А потом что-то изменилось. Она стала реже появляться, звонки становились короче.

 

Когда я интересовалась, всё ли нормально, Галина Васильевна отвечала сухо: «Да, просто устала». И вот сегодня она вошла без предупреждения. Я услышала, как хлопнула входная дверь — у неё были свои ключи ещё с тех времён, когда Саша был здесь.

 

— Что случилось? — переспросила я, вытирая руки о кухонное полотенце.

 

Она стояла в дверном проёме, миниатюрная и какая-то сгорбленная, но глаза горели неестественным блеском. Сжатые губы превратились в тонкую черту, а морщинки вокруг рта стали глубже. — Я больше не могу на это смотреть, — процедила она. — Ты проживаешь в доме моего сына, который он приобрёл на деньги, которые я ему дала на первый взнос. Ты ходишь по полам, которые он выбирал. И самое ужасное — ты начала улыбаться.

 

Последнее слово она произнесла как обвинение. Что-то ледяное расползлось у меня под сердцем.

 

— Галина Васильевна, я не понимаю…

 

— Хватит изображать невинность! — она повысила голос. — Слушай внимательно. Мне надоело. Моего сына нет, а ты продолжаешь существовать, как будто ничего не произошло. Хватит жить в моём доме за счёт моего сына!

 

Воздух между нами сгустился. Максим был в школе, никто не мог прервать этот кошмар. — Дом принадлежал Саше, — спокойно произнесла я, хотя внутри всё дрожало. — Теперь он наш с Максимом по наследству. И деньги от страховки тоже.

 

— Ты никто, — вдруг совершенно спокойно произнесла она. — Жена моего сына — это временное явление. А я — его мать. Навсегда.

 

Она сделала шаг вперёд, и на секунду мне показалось, что в её глазах блеснули слёзы. Но их быстро поглотила злость. — Я требую, чтобы ты переоформила дом на меня. И перевела все деньги тоже. Я лучше знаю, как распорядиться наследием моего мальчика.

 

— А как же Максим? — мой голос неожиданно обрёл силу.

 

— Твой сын может остаться, — милостиво разрешила она, будто оказывала великую благодеяние. — Но ты — убирайся. И немедленно переведи всё на меня.

 

Наши взгляды столкнулись. В её глазах я не узнавала женщину, которая полгода назад обнимала меня и шептала: «Вместе справимся, Оленька».

 

— Нет, — я покачала головой. — Этого не будет.

 

И увидела, как её лицо исказилось от ярости.

 

— Ты не имеешь права отказывать мне! — Галина Васильевна сделала ещё один шаг в мою сторону. Её руки дрожали. — Ты должна уважать мои желания. Я его мать!

 

Я положила нож. Он звякнул о разделочную доску, и этот резкий звук на секунду прервал напряжение между нами.

 

— Я пытаюсь говорить спокойно, — мой голос звучал тише, чем я ожидала. — Вы сейчас говорите не как человек, которого я знала. Вы говорите, как человек, которого сожгло горе.

 

— А ты? — она почти выплюнула эти слова. — Ты уже улыбаешься, работаешь, живёшь! Неделю назад я видела, как ты смеялась, разговаривая по телефону! Смеялась! Пока мой Сашенька в земле!

 

Внутри меня всё сжалось… …но я не опустила глаз.

 

— Да, я смеялась, — сказала я, тихо, но уверенно. — Потому что у меня есть сын, который нуждается во мне. Потому что я всё ещё жива. Потому что Саша бы не хотел, чтобы мы обе погибли вместе с ним — только по-другому. Внутри.

 

Галина Васильевна сжала губы, будто хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. В комнате стало тихо. Только тиканье кухонных часов напоминало, что время идёт.

 

Я сделала шаг к ней.

 

— Я любила его. И люблю. Но я не позволю, чтобы вы уничтожили то, что от него осталось. Его сын. Наш дом. Моя память.

 

Она резко отвернулась, и я увидела, как по щеке скатилась слеза. Долгое молчание повисло между нами.

 

— Мне больно, Оля, — прошептала она едва слышно. — Я захожу в этот дом и чувствую только пустоту. Мне кажется, что, если он не с тобой, он будто бы исчез навсегда…

 

— Он не исчез, — ответила я, едва сдерживая слёзы. — Он в каждом углу этой квартиры, в глазах Максима, в наших воспоминаниях. Но если мы начнём делить его вещи и проклинать друг друга — тогда он действительно исчезнет.

 

Галина Васильевна покачнулась. Я протянула ей руку. Она не взяла её, но и не оттолкнула.

 

— Я не отдам тебе дом, — продолжила я. — Не потому что жадная. А потому что это его дом. Наш. И потому что Максим должен расти с ощущением, что у него есть корни.

 

Она долго смотрела на меня. А потом просто сказала:

 

— Я подумаю.

 

И ушла.

 

Через два дня пришёл курьер с коробкой. Внутри — старый альбом с фотографиями Саши. На первой странице аккуратно приклеенная записка: «Для Максима. Чтобы помнил, каким был его папа».

 

С тех пор мы с Галиной Васильевной не стали близкими. Но она стала приходить по воскресеньям. С пирожками. И молчаливо обнимать внука.

 

А однажды, тихо, она прошептала мне, уходя:

 

— Прости меня, Оля. Мне просто очень его не хватает…

 

И в этом было всё. Жизнь продолжалась. Без Саши, но с памятью о нём. В доме, который он построил, и в сердцах, которые он навсегда изменил. Прошло время. Галина Васильевна действительно стала приходить по воскресеньям. Она приносила пироги и каждый раз оставалась немного дольше, чем в прошлый раз. Максим подрос, стал спрашивать о своём папе, и я рассказывала ему истории о Саше. Галина Васильевна начинала сидеть рядом, слушать, иногда даже тихо плакала. Мы обе начали понимать, что утрата не просто оставляет пустоту — она меняет человека, делает его другим.

 

Однажды, когда мы сидели за столом и пили чай, Галина Васильевна неожиданно заговорила.

 

— Я не хочу, чтобы Максим рос в памяти о Саше, — сказала она тихо. — Я хочу, чтобы он рос в жизни. И чтобы вы с ним были счастливы.

 

Я посмотрела на неё с удивлением.

 

— Что ты хочешь сказать?

 

— Я хочу продать дом. Я не могу больше жить в этом месте. Оно всегда будет напоминать мне о нём. И я знаю, что ты и Максим заслуживаете спокойствия. Вы должны двигаться вперёд.

 

Я сжала её руку, хотя не ожидала таких слов. Это было как раз то, чего мне не хватало: решительности, чтобы отпустить.

 

— Ты права, — сказала я. — Мы должны продолжать жить. Для Саши. Для Максима.

 

Галина Васильевна тихо кивнула и встала. Мы долго молчали, но это молчание было уже не тяжёлым, а спокойным, каким-то завершённым. Боль, конечно, никуда не ушла, но мы начали строить новую реальность, в которой память о Саше была, но не диктовала нам, как жить.

 

Через несколько недель дом был продан, а деньги от продажи мы решили вложить в будущее Максима. Галина Васильевна окончательно ушла из нашей жизни, оставив нам только воспоминания и альбом с фотографиями, в котором было не только прошлое, но и будущее.

 

И жизнь продолжалась. Мы жили, смеялись, плакали. Но больше не было места для го

речи и злости. Мы научились ценить то, что у нас есть, и понимать, что всё, что произошло, было частью нашего пути.