На свадьбе к матери невесты подсела дальняя родственница жениха и тихо, чтобы никто не слышал, сообщила: «Жалко мне вашу Лену. Киря всегда бабником был. В институте ни одной девушки не пропустил. По секрету говорю. Глаз да глаз нужен».

Не любила она Кирилла.

Молодые прожили год, Лена второй месяц в положении.

Ее мать собралась в санаторий, потому что с желудком проблемы, и уговорила дочь вместе поехать. Отпуск у обеих – так удобно. И у Кирилла тоже отпуск, но отказался ехать – категорически. Сказал, что давно планировал отдохнуть в тихом деревенском доме. И женщины отправились одни.

За полдня добраться можно в электричке.

До санатория мать шутила: «Ну и развернется твой Кирюша один! Свобода, никто над душой не стоит. Друзья и, может, подружки».

Не надо было говорить, чтобы дочь не тревожить. Но некоторым людям трудно молчать: о чем думают, о том и говорят. Натура такая.

Периодически созванивались супруги, и муж говорил, что отдыхает. В лес за грибами ходит – на зиму хватит. Даже солить научился. И таких грибов, чтобы пожарить, достаточно.

Голос бодрый, веселый.

Две недели в санатории. Мать очень довольна, и Лене понравилось. Воздух чудесный, большой парк, все чисто, прибрано, персонал вежливый.

Пора возвращаться. Собрались и на станцию. Мать задумалась, а потом начала готовить дочь: «Соседи все расскажут – я знаю. Но ты не расстраивайся, потому что мужиков не переделать. Да я и сама понимаю, что у него свобода. Наверное, выпивал, и друзья приезжали».

Дочь вздохнула, но ничего не сказала.

Мать продолжила: «Шила в мешке не утаишь. Молчала я, но сейчас скажу. Его тетка Валентина мне на свадьбе говорила, что бабник твой Киря. Понимаешь? Так что ко всему будь готова. Главное – не огорчайся, потому что ребенка ждешь».

Лена молчала.

Мать дальше: «С какими-то вещами можно мириться. Ты по мне знаешь, по моему опыту. Только одного хочу, чтобы ты спокойна была, не психовала. Я всегда рядом, всегда помогу».

Возвращались так, чтобы Кирилл не знал. Врасплох застать хотели, чтобы не приготовился. Сказали, что прибудут завтра, а сами – сегодня.

Обе волновались, и было заметно, что мать тревожится сильнее дочери.

Приехали в город, останавливаться не стали, а сразу же в автобусе в свой деревенский дом.

Вышли – идут. Душа почему-то замирала. Что ждет? Неужели – оргия? Нетрезвые парни и женщины. Боже, как страшно!

О жизни Кирилла до женитьбы мало известно. Он отмалчивался, не рассказывал: было и прошло, зачем вспоминать?

И вот к дому подошли. Дверь открыта, Кирилла не видно……Дом казался тихим, как будто в нём никто давно не жил. Лена и её мать остановились у порога, переглянулись — тревога росла.

 

— Может, уехал куда? — прошептала мать, сжав сумку на плече.

— Дверь-то открыта, — так же тихо ответила Лена. — Это странно…

 

Они вошли. В прихожей — чисто. Обувь стоит аккуратно, пыль протёрта.

На кухне — кастрюли, накрытые крышками. Холодильник гудит.

Ни следа гостей, ни запаха спиртного. Ни смеха, ни женских голосов.

 

Мать выдохнула:

— Может, зря мы так себя накрутили?

Но Лена молчала.

— Кирилл! — позвала она. — Мы приехали!

 

Ответа не было.

 

Прошли в комнату — там, на столе, лежала записка. Почерк Кирилла:

 

«Любимые мои, прости, Лена, что уехал. Не пугайся, всё в порядке. Я поехал к деду в соседнюю деревню — у него случилось что-то с сердцем. Не хотел тревожить тебя, ты и так с мамой отдыхаешь. Вернусь завтра утром. Люблю тебя. Кир.»

 

Лена долго смотрела на записку, потом вдруг села прямо на кровать и заплакала. Но не от боли — от облегчения.

 

— Прости меня, доченька, — прошептала мать, сев рядом. — Прости, что наговорила. Может, не всё про него правда. Может, он и вправду изменился. Может, он теперь твой, и только твой.

 

Лена вытерла слёзы.

— Я не знаю, мама. Но пока… я хочу верить. Пока он мне не дал повода — я верю.

 

Ночью она долго не могла уснуть. В голове крутились мамины слова, лица, сцены, страхи. Но под утро, когда забрезжил рассвет, послышался знакомый звук калитки. Потом шаги.

 

Она выбежала в прихожую босиком — и замерла. На пороге стоял Кирилл, в пыли, с взъерошенными волосами, с лукошком грибов и банкой варенья в руке. Уставший, но живой. С глазами, полными тепла.

 

Он увидел её и замер.

 

— Ты… ты уже дома?.. Почему не сказала?

 

Она подошла, обняла его.

— Я хотела проверить, кто ты, Кирилл. Теперь знаю. Или, по крайней мере, хочу знать.

 

Он прижал её к себе крепко-крепко.

А она услышала, как в груди его грохочет сердце —

не от страха, не от лжи, а от того, что она снова поверила.

…И в этот момент она поняла: самое важное — не то, что было до, а то, что они строят сейчас.

 

Кирилл снял куртку, поставил грибы на пол, и, глядя ей в глаза, тихо сказал:

 

— Я знал, что тебе непросто. Я чувствовал, что ты уезжала с сомнениями. Но я не знал, как доказать, что ты у меня одна. Я думал, что время покажет. Что поступки скажут больше слов.

 

Лена молчала, прислушиваясь к его голосу, к его дыханию, к себе. Ребёнок в животе шевельнулся — словно подсказывая ей, что всё будет хорошо.

 

— Я не идеальный, Лена, — продолжил он. — Но ты — моя семья. Ты и наш малыш. И это для меня главное.

 

Она положила ладонь на его щёку.

 

— Я тоже не идеальная, Кирилл. Я боюсь, я сомневаюсь. Но я хочу быть с тобой. Ради нас. Ради ребёнка. Ради той веры, которая ещё тёплая, живая.

 

Он накрыл её руку своей, и они просто стояли так, молча. Обнявшись. Сердце к сердцу.

 

Мать Лены выглянула из кухни, увидела их и тихонько закрыла дверь обратно. В глазах у неё блеснули слёзы. Не от грусти. От того, что её дочь выбрала не подозрение, а надежду. Не тревогу, а любовь.

 

Через пару месяцев родилась девочка. Кирилл назвал её Вера — в честь того чувства, которое спасло их семью.

 

А бабушка, сидя у окна, часто повторяла:

 

— Когда не знаешь, верить или не верить — верь. Потому что только вера даёт шанс.

 

И в этом доме больше не боялись открытых дверей. Потому что знали: за ними — р

одные, надёжные сердца.