Немая уборщица кладбища приютила мальчика. Он шепнул ей на ухо: «Не говори папе, где я», но женщина все же предала и рассказала

Катя резко вскочила, вздрогнув всем телом.

 

Старый диван жалобно скрипнул, протестуя против внезапного движения. Девушка бросила на него встревоженный взгляд — только бы не развалился окончательно. Потом оглядела стены. Зима неумолимо приближалась, а у неё не было ни малейшего понятия, что делать дальше.Катя кивнула. Осталась ночевать. Уставшая, голодная, она почти сразу начала клевать носом. Мальвина сказала, чтобы отдыхала, а утром привела её в маленький домишко.

 

— Вот, осваивайся. На улице тебе не выжить. Здесь будешь помогать — могилки показывать, ухаживать. Будут платить — немного, но проживёшь. Да и вообще — на кладбище всегда найдётся какая-нибудь работёнка. Если кто полезет — знаешь, где меня найти. Приходи — разберёмся. Ну, бывай.

 

Мальвина развернулась и ушла, даже не обернувшись.остались, их она аккуратно собирала.

 

— Вы не будете это есть?

 

Катя вздрогнула и резко обернулась. На лице пацана лет восьми читалась живая надежда. Он с интересом пялился на конфеты и печенье на могиле.

 

Сначала Катя хотела напугать его, как положено сторожу, — суровым взглядом и предостерегающим жестом. Но мальчик лишь вздохнул:

 

— Да я знаю, что нельзя… просто очень хочется есть.

 

Катя махнула рукой и жестом показала, чтобы шёл за ней. Мальчишка закивал и потрусил следом, болтая без умолку:

 

— Я не попрошайка! Просто сбежал. Батя эту свою новую подругу домой привёл. Я ему: «Если жениться собрался — я ухожу». А он: «Не твоё дело». Вот я и ушёл. Целых пять дней гуляю!

 

Он посмотрел на неё. Замер. Потом тихо сказал:

 

— Это ты…

 

Катя кивнула и указала на диван, где мирно храпел Мишка.

 

Мужчина присел на край табуретки, глубоко вздохнул:

 

— Он всё ещё не говорит? — спросил он, глядя на Катю.

 

Она покачала головой. Когда он спросил, была ли она у врача, она только беспомощно развела руками. Мужчина оглядел домишко, кивнул себе, как будто понял: до врачей ли сейчас?

 

— Ты не думай, что я его не люблю, — сказал он тихо. — Просто после ухода матери он стал слишком ранимым. Часто принимает всё на свой счёт. А тут эта девушка приезжала — специалист с фермы. Мы много времени провели вместе, и он, видимо, всё неправильно понял.

 

Катя кивнула, чувствуя, как в сердце теплеет от этих слов.

 

— Пап, правда не собирался жениться? — вдруг раздался голос Мишки, проснувшегося от разговора.

 

— Ни капельки, сынок. Я бы с тобой всё обсудил. Всё решил вместе.

 

Мальчик бросился к отцу, крепко обнял его.

 

— Поехали домой!

решил Кирилл. — Мишка тебя разговорит до конца. Он у нас мастер болтать без умолку. А потом подумаем, куда поступать. Учиться тебе нужно обязательно.

 

Когда Катя всё-таки поступила — правда, не туда, о чём мечтала в юности, — Мишка серьёзно подошёл к разговору с отцом:

 

— Пап, знаешь, если бы ты на Кате женился, я бы точно не против был.

 

Кирилл чуть улыбнулся, приподняв бровь:

 

— Это почему же так?

 

— Да потому что она нормальная! Не строит из себя принцессу, не выпендривается. И если чего не может — не притворяется, говорит прямо. Вот и вся причина.

 

Кирилл засмеялся:

 

— Ладно, Мишаня, учту твой совет.

 

Но пацан уже убежал, довольный собой. А через месяц он весело крутился вокруг свадебного торта на шумном, радостном празднике — там, где его отец и Катя, рука об руку, стояли перед гостями как молодожёны.

 

Свадьба получилась небольшой, почти домашней — только самые близкие. Но в этой скромности была особая, почти забытая теплота. Катя стояла рядом с Кириллом в простом, но красивом платье, слегка смущённая вниманием. Мишка, сияя от счастья, подталкивал гостей к тостам и чуть не опрокинул торт в порыве веселья.

 

Позже, уже вечером, когда все стали расходиться, и остатки праздника лежали в виде пустых бокалов и ленточек, Кирилл взял Катю за руку.

 

— Спасибо, что тогда не отвернулась. Что приютила его. И меня, наверное, тоже.

 

Катя улыбнулась. Она не могла ответить словами — голос так и не вернулся. Но в её взгляде было всё: прощение, благодарность и любовь.

 

Прошли месяцы. Зима, пришедшая когда-то с тревогой, теперь укутывала их дом мягкой тишиной. Катя больше не жила на кладбище, но часто навещала Мальвину. Та по-прежнему молчала, только кивала, встречая и провожая её взглядом, в котором — как ни странно — пряталось нечто похожее на гордость.

 

Мишка стал снова говорить — много, быстро, порой сбивчиво, но зато с радостью. Его смех наполнял дом звоном. Он часто говорил о будущем — кем станет, куда поедут летом, как заведут собаку. И каждый раз, упоминая Катю, он называл её просто:

 

— Моя мама.

 

А однажды, весной, он проснулся раньше всех, забрался в родительскую постель между Катей и Кириллом и сказал, уткнувшись в Катину шею:

 

— Я же тогда знал, что ты не предала. Просто показалось.

 

Катя обняла его. И даже если бы могла — не сказала бы ни слова. Потому что в такие моменты слова были не нужны.