Нина смотрела на огромные, как пельмени, губы собеседницы, но думала не о них, а о том, что купленные летом туфли стали малы сыну, а на новые денег нет. Мужу вчера должны были дать аванс, но не дали, и что теперь делать – непонятно.

 

Женщину с губами-пельменями звали Милана. Скорее всего, Людка, но с такой внешностью быть Людкой, конечно, невозможно. Дочь Миланы звали соответствующе: Аврора. Нине было нечем крыть: детей они назвали по заветам дедов – Колей, Сашей, Машей и Игорем. В этом году в школу шли средние, двойняшки Саша и Маша, и, судя по всему, учиться в этом классе будет непросто. Губастая Милана уже десять минут доказывала, что дети просто не выживут без увлажнителя воздуха, без жалюзи на окнах и без нового шкафчика для вещей. И конечно же, она знала, где заказать самое лучшее. И безумно дорогое, надо думать.

 

На Нину Милана смотрела с нескрываемым презрением. Сначала она критически осмотрела стоптанные кроссовки, купленные пять лет назад при закрытии магазина по очень выгодной цене, потом ее взгляд остановился на сумке с логотипами Луи Виттон, и ее брови насмешливо приподнялись, будто Нина и сама не знала, что это подделка. Правда, на платье Нины собеседница глянула с интересом, и душа Нины наполнилась гордостью: платье она шила сама. Уж что-что, а шить Нина умела великолепно, этого у нее не отнять.

 

-Ну если кто-то не хочет сдавать, давайте соберем, сколько получится, и я докину, – произнесла Милана противным голоском. – Вы же понимаете, что если сейчас не обеспечить комфортную среду, можно не надеяться на успешное обучение.

 

Нина хотела сказать, что на успешное обучение влияет совсем другое, но смолчала, потому что, выдавая свою тираду, Милана смотрела именно на нее. Да и неудивительно: Нина смелее всех выступала против лишних трат.

 

Дома Нина поделилась своим негодованием с мужем.

 

-Она смотрела на меня как на жабу! – распалялась она. – А сама, ты бы видел: все искусственное, как кукла, причем не Барби, как у меня была, а Монстр Хай эта, которую Машка просит.

 

Муж кивал и поддакивал. Он радовался, что сегодня Нина ругает не его.

 

Нина не ошиблась: эта губастая Милана и дальше продолжала нарочито подчеркивать свой достаток и правильные взгляды на жизнь, говоря в третьем лице о некоторых, которые мешают организовать комфортную среду в классе. Против придумок Миланы выступала не только Нина, другие тоже считали, что тратить столько денег – перебор, но сдавали почти все. Нина тоже сдавала, занимая до получки у сестры, вытаскивая у мужа заначку, пока он спит после пятничных посиделок в гараже. Но все равно с оплатой всегда опаздывала, и кассир класса крупными буквами писала в родительском чате фамилии должников, среди которых Нина всегда мелькала на первых местах. Ну что она, будет им говорить, что у младшего день рождения через неделю, и он попросил машинку на радиоуправлении, а еще торт надо купить и угощение в садик?

 

-Да зачем ты платишь! – возмущался муж. – Кто это вообще придумал – кулер, стаканчики, влажные салфетки? Они что, из крана попить не могут? Я пил, и ничего, живой, как видишь.

 

-Вот иди и говори им об этом, – огрызалась Нина. – Сегодня собрание, выполни отцовский долг. А я уже и так умоталась – школа, садик, кружки, и работу никто не отменял.

 

Конечно, с таким графиком на нормальную работу Нина не могла выйти, поэтому устроилась социальным работником: там график свободный, всегда можно договориться. Правда, подопечные у Нины сложные, и платят так себе, но пока младший в сад ходит, иного выхода нет. Она могла бы швеей пойти опять, но там смены такие – кто с детьми будет?

 

-А вот возьму и пойду, – сказал муж. – Раз у тебя кишка тонка, я им быстро объясню, что к чему.

 

С собрания муж пришел такой довольный, словно не на собрание ходил, а в бар с друзьями. Правда, алкоголем от него не пахло, и то хорошо.

 

-А эта Милана – зачетная баба, – заявил он. – Зря ты на нее гнала. Я ей объяснил, что у нас четверо детей, и работа у тебя – одно название. Так она сказала, что ничего страшного, если мы не сдадим, раскинут нашу сумму на всех. Другие, правда, каркать начали, дескать, с какой радости они будут за нас платить, а она такая – ну, я сама оплачу. Ишь, и красотка такая, и щедрая. Ты просто к ней подход не нашла.

 

У Нины лицо пятнами пошло, словно это не муж, а она сама милостыню у этой Миланы просила. Еще и красоткой ее назвал! Да какая красотка — губы накаченные, ресницы и волосы наращенные, в бюсте и тот силикон наверняка.

 

-Ты просто завидуешь, Нин. Запустила себя, дальше некуда. Бампер как чемодан, ногти без маникюра, волосы вечно в хвостик. А она – женщина с большой буквы.

 

С мужем Нина не разговаривала неделю. А ногти из злости намазала розовым дочкиным лаком, который на другой день уже облупился. Но губастой этой она не позволила нищенкой их перед всеми выставлять: позвонила сестре, заняла денег и сдала на злосчастный кулер и жалюзи.

 

Дальше – больше. Каждый год в их школе проводился театральный фестиваль, и каждый класс готовил номер. Так губастая придумала настоящего режиссёра им нанять! Ну что смеяться-то? И родители все согласились, видимо, деньги им карман жгут. Повезло еще, что для представления костюмы понадобились, и Нина предложила себя в качестве швеи, так что ей разрешили не сдавать на режиссёра.

 

-Хорошие костюмы, – похвалила Милана. – У вас талант, что же вы его в землю зарываете?……— Давайте я вам помогу портфолио собрать, у меня есть знакомые в модельном агентстве, они часто ищут дизайнеров. Ну, если вам, конечно, интересно…

 

Нина чуть не выронила иглу. Она ждала подвоха. От Миланы — всегда. Но та смотрела на нее, как будто по-настоящему, без сарказма. И это было… странно.

 

— Мне… Спасибо, но у меня сейчас дети, работа… — пробормотала Нина, спрятавшись за спинку костюма феи.

 

Милана пожала плечами, словно не настаивала. — Ну, смотрите. Просто жаль, когда такие руки пропадают.

 

С тех пор отношение Миланы стало другим. Она больше не бросала колкости, а однажды даже принесла Нине коробку с лоскутами дорогих тканей: — Остались после фотосессии. Вам, может, пригодятся.

 

Нина приняла — сначала настороженно, потом с благодарностью. Шитье спасало. Когда совсем всё валилось — Нина шила. Ночью, пока дети спят, пока муж храпит после телевизора. Игла в пальце, петелька, ровный шов — и будто жизнь снова обретает форму.

 

Муж, заметив коробку с тканями, скривился: — Поди, от губастой? Что ж ты, гордость совсем потеряла?

 

— А ты когда в последний раз купил мне хоть что-то, чтобы я гордость свою могла себе позволить? — спокойно парировала Нина.

 

Он ушёл, хлопнув дверью. Она осталась с чашкой холодного чая и мыслью, что, может, всё не так уж и безнадежно.

 

А через две недели ей позвонили. — Здравствуйте, это Ирина, подруга Миланы. Мы устраиваем показ молодых дизайнеров, Милана о вас рассказывала. Вы бы не хотели попробовать?

 

Нина засмеялась. — Это розыгрыш?

 

— Вовсе нет. Приходите на встречу. Только принесите что-нибудь из своих работ. Милана говорит, у вас золотые руки.

 

На встречу она пошла в своем лучшем платье — том самом, которое когда-то вызвало интерес у Миланы. Волновалась, колени дрожали. Но показ прошёл, и вскоре ей предложили участие в небольшом городском проекте.

 

Муж фыркал. — Ну, заработаешь ты на своих тряпках — много ли? Хватит на хлеб?

 

— А если и хватит? — устало улыбнулась Нина.

 

Впервые за долгое время ей казалось, что она не просто выживает, а движется. Куда — она ещё не знала. Но точно — прочь от кулеров, подделок и пятничных гаражей. Куда-то, где есть свет, швейная машинка и, может быть, новая Нина.

 

Прошел год. Весна снова вступала в свои права, и в воздухе пахло черемухой и чем-то новым, неведомым. Нина стояла у витрины маленького шоу-рума, на стекле которого висела табличка: “Atelier Nina: сделано с душой”. Внутри — легкие платья, пальто в пастельных тонах, юбки с идеальными строчками. Всё это — её руками, её ночами, её надеждой.

 

Когда она впервые услышала, как ее имя называют на городском показе, сердце чуть не выскочило из груди. Потом были первые заказы, несколько клиенток, которые “только к вам, Нина, у вас — не как у всех”. Милана держала слово, помогла продвинуть её в нужных кругах, и, удивительно, ни разу не потребовала ничего взамен.

 

С мужем они разошлись — тихо, без скандалов. Просто он однажды собрал свои вещи и ушёл. А Нина… почувствовала облегчение. Дети сначала спрашивали, почему папа не приходит, но потом привыкли. В доме стало спокойно. И даже дышалось легче.

 

— Мама, ты теперь настоящая модельерша? — спросила однажды Машка, разглядывая мамины эскизы.

 

— Почти, — улыбнулась Нина и поцеловала дочку в нос. — Я просто делаю одежду, в которой женщина чувствует себя собой.

 

Аврора, дочка Миланы, теперь училась с Машей и Сашей в одном кружке, и девочки сдружились. Иногда Милана забегала за ней в мастерскую, приносила кофе и свежие сплетни. Но теперь она смотрела на Нину совсем иначе — без высокомерия, с уважением. Женщины, однажды стоявшие по разные стороны “кулера”, стали неожиданными союзницами.

 

— Знаешь, ты меня тогда не просто удивила. Ты напомнила мне, кто я, — как-то сказала Милана. — Ты настоящая. А я… всё строила из глянца.

 

— Мы все что-то строим, — ответила Нина. — Главное — чтобы в этом можно было жить.

 

На день открытия своей мастерской Нина пригласила всех — клиентов, соседей, даже ту самую классную кассиршу, что когда-то писала её фамилию в списках должников. И ту, увидев витрину, только ахнула:

 

— Нина… Вот это да. Я думала, вы простая.

 

— А я и есть простая. Просто теперь — счастливая.

 

Свет в мастерской горел допоздна. Из окна было видно, как за столом сидит женщина, склонившаяся над тканью. Игла скользит по шву, и каждый стежок — как шаг вперёд. И больше — ни одной пятницы в гараже. Только субботние рассветы, в которых Нина — не просто мама, не просто бывшая жена, не просто та, кто “вечно не сдала вовремя”. А та, кто построила свой мир — из лоскутков, боли, терпения и тихой, упрямой любви к жизни.

 

И это был финал. Простой. И по-настоящему прекрасный.