Обезболивающие средства

 

— Только попробуй, прокляну! Не увидишь меня на свадьбе! — мать кричала, и голос её дрожал от гнева. — Что надумал! На подстилке жениться, на гадюке!

 

Он стоял молча. Эти вспышки, скандалы, укоры — всё давно не причиняло боли. Отмерло внутри. Стало… обезболено. И это тоже было заслугой её — той самой “гадюки”, как называла её мать.

 

У неё было круглое лицо, яркая, заразительная улыбка и зелёные глаза, в которых Мануэль тонули все его страхи. Когда он обнимал её, хотелось зажмуриться, чтобы лучше запомнить этот момент — вкус счастья.

 

— Ты можешь не приходить, но я на ней женюсь, мама, — сказал он спокойно. Решение было принято. Больше никаких сомнений.

 

 

—

 

«Чикоте» и Лупе

 

Мадрид, вечер. Бар «Чикоте» на Гран-Виа гремел, как всегда. Смех, звон бокалов, музыка — всё вперемешку. Приличные дамы сюда не заходили, здесь царила богема, свободные художники, актёры, романтики с пыльными мечтами и тяжёлыми кошельками.

 

Среди них — Лупе Сино. Актриса. Красивая, смелая, разведённая. Её имя давно уже перестало быть безупречным. И всё же ей было всё равно.

 

Любовник? Был. Тореро Доминго Ортега. Но забыла. Потому что в один вечер Пастора Империо подвела к ней растерянного мужчину с печальными глазами:

 

— Мануэль здесь впервые. Ты знаешь его как Манолете.

 

Лупе округлила глаза. Манолете? Герой Испании? Великий мастер корриды? Он стоял перед ней — застенчивый, неловкий, будто потерявшийся мальчик. Кто бы мог подумать…

 

 

—

 

Начало их любви

 

Он слушал её, зачарованный. Она рассказывала — легко, весело, по-домашнему. Про то, как семья из девяти детей переехала из Гвадалахары в Мадрид. Как было тяжело, но как она нашла себя. Как поддерживает младших.

 

— Мои братья будут учиться. А сёстры… выйдут замуж. Хорошо, если по любви, конечно, — добавила она, улыбаясь.

 

Манолете сам не заметил, как попал в её мир. Он познакомился с её семьёй — тёплой, шумной, доброй. Мать Лупе, Эухения, приняла его как родного. В её глазах он был не тореадор, а просто усталый мальчик, нуждавшийся в заботе.

 

Он начал бывать у них часто. Он полюбил её семью — не меньше, чем её саму. И в тот летний месяц в Фуэнтеленсине, когда они поехали к её родным, он понял: хочет остаться с Лупе навсегда.

 

 

—

 

Противостояние

 

Мать Манолете узнала об этом и закатила скандал. Он выслушал всё — обвинения, проклятия, упрёки. Но впервые не отступил. Он больше не был тем мальчиком, который боялся разочаровать мать.

 

Он был мужчиной. Любящим.

 

С Лупе рядом он жил впервые по-настоящему. Она смеялась — и он смеялся. Она танцевала — и он шёл за ней, будто во сне. Его друзья поражались:

 

— Она научила его улыбаться.

 

А враги шептались:

 

— Обворожила, гадюка!

 

Но он знал: она видела в нём не икону, не легенду, не героя. Она любила просто Мануэля. С его страхами, с его усталостью, с его прошлым. И он отвечал тем же.

 

 

—

 

Последняя коррида

 

К 1947 году Манолете было почти 30. Он принял решение: завершить карьеру. Всё — хватит. Он заработал, он доказал, он выжил. Теперь — жить. Жениться. Быть рядом с Лупе.

 

Она согласилась.

 

28 августа 1947 года он вышел на арену. Последний бой.

 

Бык был чёрным, огромным — полтонны ярости. Удар — и рог пробивает бедро. Мануэля уносят. В больницу. Врачи борются, но рана — смертельна.

 

Лупе мчится туда. Стоит у дверей, молится, просит впустить. Но мать Манолете не даёт разрешения. Нет. Ни за что. Не пустит «гадюку» к умирающему сыну.

 

Может быть, из ненависти. Может, из страха — ведь если они поженятся, Лупе получит всё.

 

Мануэль был в сознании. Он мог попросить: «пожените нас». Это бы изменило всё. Но он не попросил. Или не успел.

 

Когда Лупе впустили в палату — он уже был мёртв.

 

 

—

 

Жизнь без него

 

Она осталась. Одна. Без него, которому навсегда осталось 30.

 

Она пыталась начать заново. Уехала в Мексику. Вышла замуж. За адвоката. Прожили год.

 

Потом вернулась. В Мадрид.

 

Лупе умерла рано — в 42 года. От инсульта. Кто-то говорит — от тоски.

 

 

—

 

Эпилог

 

На её похоронах не было пышных речей. Не было толп. Только пара стариков, подруг и… один мальчик. Внук соседа. Лупе кормила его печеньем, когда он был маленьким.

 

— Она всегда была добрая, — сказал он. — И очень грустная. Но когда говорила о нём… её глаза светились.

 

Любовь, которую не приняли. Которую разлучили. Но которая осталась — вечной.