Он все равно не жилец, – сказала жена чужим холодным голосом. – Вот сам приедешь и поговори с врачом, если мне не веришь. Там сиделки, все условия для него будут. Ну, не зря же придумали этот паллиатив, все так делают…

 

Илья родился на два месяца раньше срока, и его сразу забрали в реанимацию. Сначала ничего не говорили, потом появилась какая-то надежда – он сам задышал, стал набирать вес. Когда его выписали, он все равно был таким крошечным, что Василий боялся брать его на руки, вдруг повредит еще чего. Но когда Илюша просыпался и тихонько плакал по ночам, Инга не вставала к нему, и пришлось Василию как-то приноровиться. И к врачам Инга не хотела его водить, говорила, что это из-за врачей все и вышло, дескать, она же сдавала все анализы и УЗИ делала, говорили, что все в порядке. А разве это в порядке? Три месяца, а он даже голову не держит.

 

Василий сам записывался к врачам, выслушивал непонятные слова, от которых язык прилипал к небу, сдавал с сыном анализы, каждый раз по-детски зажмуривая глаза, пока медсестра пыталась отыскать вену. В конце концов, добрался и до генетиков в областном центре, которые разъяснили, что Илье можно помочь, но нужны специальные лекарства. Поэтому Василий и поехал на вахту – друг давно его звал, деньги там хорошие платили, но Инга все не отпускала. А теперь выхода не было. И он уехал. Думал, что сын с Ингой, и все хорошо, а оно вон как оказалось. И бабушка ничего ему не говорила, хотя он чувствовал, что что-то скрывает от него.

 

Все хорошо, сынок, работай, – повторяла она.

 

Как оказалось, все это время именно бабушка в больницу к Илюше ходила – говорила с ним, кремом от пролежней смазывала и массаж делала. Инга же вышла на работу, а ему не сказала. Призналась только тогда, когда Василий сообщил, что приедет в отпуск на месяц.

 

Инга, это же наш сын! – возмутился он. – Какой паллиатив, я для чего работаю? Доктор же сказал, что лекарства…

 

Да какие лекарства! – взвизгнула Инга. – Ты его вообще видел? Тебя полгода тут не было, так что не говори мне, что и как я должна делать! Я молодая еще, и хочу для себя пожить. А ребенка и другого родить можно. Не хочу я, как мать, всю жизнь памперсы менять!

 

У младшего брата Инги был детский паралич, и когда они познакомились, Василия восхищало, как хрупкая и утонченная Инга таскает на себе брата, усаживает его в кресло и читает ему вслух книжки. Он за это ее, собственно, и полюбил. Только вот, похоже, у самой Инги хватило любви только на брата.

 

Если ты не заберешь сына домой, я подам на развод, – пригрозил Василий.

 

Ну и подавай! Нашел чем пугать! Прожила же я как-то без тебя все это время, и дальше проживу.

 

Он не думал, что она и правда уйдет. Но Инга ушла, еще до того, как он приехал, ушла. Ключи от квартиры занесла его бабушке, которая уже давно обо всем догадывалась, только Васе не говорила – за эти полгода Инга нашла, к кому можно переехать.

 

Не переживай, сынок, справимся. Я помогу тебе с Илюшей, только вот работу придется здесь искать – одна я с ним не сдюжу.

 

Василий и сам это понимал – бабушка давно болела, ей самой уход был нужен, только вот он не мог ей долг вернуть, не разорваться же ему на две части.

 

Воспитала Василия бабушка. Мать его, вполне успешная певица, привезла его бабушке на месяц, но так и не забрала. Деньги присылала исправно, пока он в школу ходил, а потом, видимо, решила, что хватит, сам справится. Он по молодости все думал, что мама его любит, просто жизнь у нее сложная: концерты, съемки, поклонники… Он даже сам на концерт к ней поехал – купил огромный букет роз, мечтал, как подарит ей, как она узнает его и обрадуется, скажет прямо со сцены – это мой сын!

 

Но получилось все не так: сначала она долго не замечала его, потом, наконец, взяла букет, даже не посмотрев, и бросила его куда-то в угол. А ведь Василий почти всю свою зарплату за тот букет отдал. После концерта он с трудом пробился за кулисы, попытался объяснить, что он – ее сын, но мать его к себе не пустила. Велела передать, что она устала, и что перезвонит. Он ждал ее звонка месяц, не отходил от телефона. Но она так и не позвонила.

 

Теперь он уже и не вспоминал про нее, а если по радио включали ее песню, так переключал тут же, не хотел слушать, хотя раньше все наизусть знал. Бабушка была ему и отцом, которого он никогда не знал, и матерью. А теперь вот и Илюше матерью стала – смотрела за ним, как могла, а Василий на работу устроился с нормальным графиком, чтобы бабушка не сильно уставала. Инга даже не звонила, еще хуже матери его – та хотя бы иногда делала вид, что у нее ребенок есть.

 

Вася, мне такой сон сегодня яркий снился, – рассказала однажды бабушка. – Дед твой, царствие ему небесное, попросил меня воды ему из колодца принести. Я говорю – да как же я понесу, у меня же ноги не ходят! А он говорит – здесь у всех ходят. Я смотрю, а под ногами трава такая – зеленая-зеленая! И мягкая, как пух. Я по ней пошла, а ноги сами скользят и не болят даже! Воды я набрала и напоследок в тот колодец заглянула. Смотрю, а там ты в костюме и галстуке, а рядом девушка такая хорошая, с ямочками на щеках. В фате. Чую я, сон в руку – найдешь ты себе хорошую жену, а не эту вертихвостку!

 

Бабуль, ну какая жена! Если родная мать не захотела за Илюшей ухаживать, кто согласится?

 

А на следующий день бабушка не проснулась. Так что сон в руку, видимо, был, только вот не про то – теперь она деду водичку приносит, а не маленькому Илюше.

 

Что теперь делать, Василий не знал. Мать с похоронами помогла, даже приехала сама, но все равно пришлось потратиться, просить у нее стыдно было. Но через пару недель мать сама позвонила и сказала:

 

Я сиделку твоему сыну нашла. Платить ей я буду, не переживай.

 

Такая щедрость Василия удивила, и он хотел сначала отказаться, сказать, что ничего ему от нее не нужно, но передумал – тут уже не до гордости, когда лекарство у сына заканчивается.

 

Почему-то он ждал взрослую опытную женщину, таких он много в больницах повидал, пока Илюшу возил, все они на его бабушку в молодости были похожи – деловитые, простые, дело свое знают. Но, видно, мать и тут решила сэкономить – прислала какую-то выпускницу, девчонка сразу призналась, что это ее первая работа.

 

Не переживайте, я курсы специальные прошла и все умею, – сказала она бойко, а у самой голос дрожит.

 

Можно было бы позвонить матери и сказать, что пигалица эта не справится с Илюшей, но говорить с матерью совсем не хотелось. И Василий решил подождать, может, и правда курсы эти для чего годны. …Прошло две недели. Звали девочку Аня, ей только исполнилось двадцать. У Илюши глаза с первого дня засияли, когда она пришла: то ли голос у неё был особенный — мягкий и ясный, то ли руки у неё, хоть и дрожали, но тёплые, как у бабушки, только молодые. Она всё время с ним разговаривала — даже тогда, когда он, казалось, ничего не слышал. Читала сказки, пела ему детские песенки вполголоса, рассказывала, что солнце светит, что весна скоро, что на улице птички щебечут. Илюша будто начал слушать.

 

— Василий Андреевич, — однажды сказала она, — у него глаза живые. Он всё понимает. Только ему тепло нужно. Не только физическое, а человеческое.

 

Он кивнул. Сказать было нечего. Потому что он тоже это знал. Но устал уже надеяться. Устал бороться один.

 

Вечерами, когда Илюша засыпал, Аня садилась на кухне, пила чай с мёдом и рассказывала что-нибудь смешное из колледжа. Не для того, чтобы развеселить Василия — просто делилась, как будто они давние знакомые. Он сначала удивлялся — чего ей вообще здесь нужно? Молодая, весёлая. А потом понял — ей просто важно быть нужной.

 

Как-то ночью Илюша вдруг закряхтел. Василий проснулся первым. Аня уже склонилась над ним, гладила его по щеке, шептала:

 

— Тише, малыш. Всё хорошо. Я здесь.

 

Он стоял в дверях и смотрел. И вдруг сердце его больно сжалось. Потому что увидел то, чего ему так давно не хватало: заботу. Не из долга, не потому что «положено», а такую простую, тёплую — настоящую.

 

 

—

 

Весна наступила тихо. В середине апреля Аня как-то спросила:

 

— Василий Андреевич, а вы не пробовали с ним чаще гулять? Ему бы воздух, солнце…

 

Он тяжело вздохнул.

 

— Некогда. И кресло это — неудобное, старое. Да и вы, наверно, не справитесь на улице, а я с работы прихожу — сам как выжатый.

 

— Давайте я попробую. Только новую коляску бы…

 

Он хотел ответить, что денег нет, но вечером всё же открыл сайт с медицинским оборудованием. Прокрутил, приценился. Потом тихо набрал матери:

 

— Можешь помочь с коляской? Хорошую нашёл. Дорогая, но удобная.

 

На удивление, та не стала ни спорить, ни тянуть. Сказала только:

 

— Купи. Я переведу.

 

 

—

 

В майские праздники Василий взял несколько выходных. Аня настояла, чтобы они поехали в парк. Она ловко закрепила Илюшу в новой коляске, закинула в рюкзак пелёнки, салфетки, бутылочку. Как мать. Или как сестра.

 

В парке было шумно — дети кричали, кто-то пускал мыльные пузыри, пахло сладкой ватой и черемухой. Илюша смотрел вокруг широко раскрытыми глазами, как будто впервые за долгое время всё видел.

 

— Видите? — прошептала Аня. — Улыбается.

 

И правда. Маленькая, едва заметная, но настоящая улыбка скользнула по лицу мальчика.

 

Василий отвернулся. Заплакал. От облегчения, от страха, от радости. От всего сразу.

 

 

—

 

А через месяц он понял, что больше не ждёт Ингу. Не злится на мать. Не копит обиду. Просто живёт. Сыном, домом, чаем на кухне и смехом Ани, который звучал всё чаще.

 

Однажды она ушла за покупками, а Илюша неожиданно вытянул руку — коснулся пальцем его щеки.

 

— Видишь, малыш, — сказал он, бережно беря крошечную ладонь. — Мы с тобой справимся.

 

И он действительно начал верить, что справятся.

 

 

—

 

Прошло лето. Июнь выдался тёплым, почти без дождей. Илюша стал другим — он по-прежнему не говорил, но в его глазах появилось столько света, что это стоило больше любых слов. Он больше не плакал по ночам, а утром подолгу смотрел в окно, как будто ждал чего-то важного. А может — кого-то.

 

Аня осталась. Формально — как сиделка. Фактически — как часть семьи. Иногда она всё ещё звала его Василий Андреевич, но чаще — просто Вася. А он уже давно не замечал, как смотрит на неё: с благодарностью, с надеждой… со страхом потерять. Потому что впервые за много лет кто-то был рядом — по-настоящему рядом.

 

— Аня, — как-то вечером сказал он, — ты ведь уйдёшь однажды, да? Ну, молодая, у тебя своя жизнь должна быть…

 

Она улыбнулась и посмотрела прямо в глаза:

 

— А я разве не живу?

 

Он не знал, что ответить. Но впервые решился прикоснуться — легко, как когда боишься спугнуть птицу. Она не отстранилась.

 

—

 

Осенью Илюше исполнилось три года. День рождения решили отпраздновать дома. Пришли соседи, подарили машинки, которые он не мог держать, но любовался на них с восторгом. Аня испекла торт в виде солнышка, и Василий шутил, что она зря тратит талант — пора открывать свою кондитерскую.

 

Вечером он уложил Илюшу спать, потом достал коробку с детскими вещами — той самой первой шапочкой, в которой он его забирал из больницы, соской, которой тот не пользовался, и маленьким бодиком с зайцем. Аня подошла, села рядом и сказала:

 

— У тебя получилось. Ты стал для него всем.

 

Он тихо обнял её за плечи. Ей не нужно было объяснять — она и так знала, сколько бессонных ночей, отчаяния, слёз и веры стояло за этими словами.

 

—

 

Зимой Илюша сильно заболел. Высокая температура, врачи, капельницы, тревожные взгляды. Василий снова почувствовал себя тем растерянным мальчишкой, который в реанимации держал за крошечную ручку своего сына и молил: «Выживи. Просто живи».

 

Аня не отходила от них. Иногда спала, сидя на стуле, голову положив на кровать. Он укрывал её пледом и думал: «Если бы я мог, я бы всю боль взял на себя».

 

Илюша справился. Врачи сказали, что чудо. Но Василий знал — чудо это не лекарства. Это голос, который шепчет по ночам: «Я с тобой». Это руки, которые держат, когда падаешь. Это Аня.

 

—

 

Весной Василий снова отвёз Илюшу в парк. Он уверенно вёл новую коляску по тропинке, Аня шла рядом, улыбаясь. В воздухе пахло сиренью, птицы пели, и было ощущение, будто весь мир замер, наблюдая за ними.

 

Он остановился, встал перед ней на одно колено и вытащил маленькую коробочку.

 

— Я не знаю, как это делать красиво. Я не богатый, не поэт, и жизнь моя — далеко не сказка. Но я хочу, чтобы ты знала: ты стала нашей сказкой. И если ты согласна… мы с Илюшей хотим, чтобы ты осталась с нами. Навсегда.

 

Аня не ответила словами. Она только кивнула, смахнув слёзы, и наклонилась, чтобы обнять его.

 

В это время Илюша вдруг засмеялся. Настоящим, звонким детским смехом. Первый раз в жизни.

 

И тогда Василий понял — их трое. И они обязательно справятся.

 

Потому что теперь у них был дом. Настоящий. Где есть место и боли, и любви, и надежде.

 

И — самое главное — настоящему чуду.