Он унижал её за нищету, а потом узнал, кем был её отец… Теперь сам грезит о её прощении!

 

— Да что ты вообще можешь, Маша? — голос Андрея гремел на всю нашу крошечную кухню. — Сидишь тут в своих старых тряпках, даже чашку нормальную купить не в состоянии! Я с тобой как с нищенкой живу!

 

Я стояла у плиты, помешивая картошку, и чувствовала, как щеки начинают пылать. Андрей развалился за столом, жестикулируя, а перед ним стояла та самая чашка — потёртая, с отбитым краем. Да, она была старой, но я привыкла к ней. И вообще, вся эта квартира — однокомнатная, с обшарпанными обоями — была моей, выстраданной, купленной на последние деньги после переезда в Москву. А теперь он ещё и упрекает меня в бедности?

 

— Андрей, — сказала я, стараясь сохранять спокойствие, — если тебе чашка не нравится, купи новую. Я тебя не держу.

 

Он фыркнул, откинулся на спинку стула и скрестил руки.

 

— Купить? — переспросил он. — Это ты мне условия ставишь? Я в офисе по двенадцать часов вкалываю, а ты тут в своём магазинчике копейки считаешь! Серьёзно, Маша, взгляни на себя — где я, а где ты? Тебе со мной повезло, а ты даже спасибо не говоришь!

 

Я выключила плиту, понимая, что до ужина дело сегодня не дойдёт. Мы с Андреем встречались полгода, и последние пару месяцев он всё чаще начал так — унижать, тыкать мне моей «бедностью». Сначала я терпела — думала, это временно. Он же менеджер в какой-то крупной фирме, зарплата хорошая, костюмы дорогие. А я — продавец в магазине, живу скромно. Но это не значит, что я хуже!

 

— Повезло? — переспросила я, поворачиваясь к нему. — Андрей, я тебя не просила со мной жить. Это ты сюда переехал, а не я к тебе. Если тебе плохо, дверь вон там.

 

Он посмотрел на меня с насмешливой ухмылкой, будто я ребёнок, который сморозил глупость.

 

— Ой, Маша, не начинай, — сказал он. — Без меня ты вообще пропадёшь. Кто тебе за свет заплатит? За интернет? На свои копейки ты только хлеб с водой купишь.

 

Я сжала кулаки, но промолчала. Он поднялся, схватил куртку и бросил:

 

— Пойду к пацанам, пивка выпью. А ты подумай, как мне настроение поднять, когда вернусь. Может, хоть борщ нормальный сваришь.

 

Дверь хлопнула, а я осталась стоять, глядя на остывающую картошку. И поняла: это уже слишком.

 

Мы с Андреем познакомились случайно. Я тогда работала за прилавком, а он зашёл за подарком для сестры — выбирал духи. Разговорились, он проводил меня после смены, потом позвал в кафе. Ухаживал красиво — цветы, комплименты, рассказывал, как ловко обходится с конкурентами в своей фирме. Тогда я подумала: повезло, парень с амбициями, не то что местные из моего городка, откуда я приехала. Через три месяца он переехал ко мне — сказал, что его съёмная квартира слишком дорогая, а у меня «всё равно места хватает». Я не возражала. А зря.

 

Сначала всё было нормально, но потом он начал придираться. То мои джинсы старые, то туфли не модные, то зарплата маленькая. «Ты хоть понимаешь, с кем живёшь?» — говорил он. А я молчала — не хотела ссориться. Но после сегодняшнего решила: хватит.

 

На следующий день я позвонила своей подруге Лизе. Мы с ней дружили с института, и она всегда была прямолинейной до невозможности.

 

— Лиз, привет, — сказала я, когда она ответила. — У меня тут с Андреем проблемы. Он вчера опять унизил меня из-за денег.

 

— Опять? — переспросила она. — Маша, ты чего терпишь? Он что, король мира, что ли?

 

— Да он так себя и ведёт, — вздохнула я. — Говорит, что без него я пропаду, что на мои копейки только хлеб куплю. И денег больше не даёт — сам всё контролировать будет.

 

Лиза замолчала, а потом сказала:

 

— С

лушай, а ты ему про отца рассказывала?…

— Слушай, а ты ему про отца рассказывала? — её голос стал напряжённым, почти шёпотом.

 

Я замерла. Нет. Никогда. Ни единого слова. Ни намёка.

 

— Нет… — прошептала я. — Я не хочу, чтобы кто-то думал, будто я живу за счёт имени отца. Даже ты ведь не сразу узнала.

 

— Да, но сейчас не об этом. Может, пора напомнить кое-кому, что ты — не просто продавщица из подмосковной хрущёвки, а дочь Виталия Сафонова? Маша, у тебя фамилия девичья другая ведь. Он даже не в курсе, кто твой отец?

 

— Не в курсе, — подтвердила я. — Я вернула мамину фамилию, когда папа ушёл из политики. Ты же знаешь, как всё тогда было…

 

Мой отец, Виталий Сафонов — бывший министр экономического развития, миллиардер, владелец строительного холдинга. После того как ушёл в отставку, уехал в Сочи, на виду не мелькает, но деньги остались. И влияние — тоже.

 

— Ну тогда, — продолжила Лиза с металлической ноткой в голосе, — самое время устроить спектакль. Пусть твой Андрейчик почувствует, каково это — когда «нищенка» вызывает охрану, чтобы его не пустили на порог.

 

 

—

 

Через два дня я собрала вещи Андрея в чёрный мусорный пакет и аккуратно выставила у двери. Его ключ я деактивировала: замок был электронный, ещё с тех времён, когда отец помог с ремонтом.

 

Когда он пришёл, чуть не снес дверь с петель.

 

— Ты что, совсем сдурела?! — завопил он. — Это мои вещи?! Что за цирк?!

 

— Андрей, — спокойно сказала я, — я больше не хочу, чтобы ты жил здесь. Ты меня унижал. Место тебе не тут. И, кстати, за коммуналку можешь не переживать — я с этим как-нибудь справлюсь.

 

— Справишься?! — он рассмеялся в лицо. — Своими копейками? Маша, очнись, ты — никто. Без меня ты…

 

И тут сзади подъехал чёрный Mercedes с мигалкой. Из него вышел мой отец — в тёмном пальто, с охраной.

 

Андрей замолчал. Лицо побледнело. Я подошла к отцу и обняла его.

 

— Пап, спасибо, что приехал.

 

Он кивнул, посмотрел на Андрея.

 

— Это он? — спросил просто. — Этот… “спонсор”?

 

— Бывший, — ответила я.

 

Андрей отступил на шаг, глаза округлились.

 

— Погодите… Сафонов?.. Это же… это…

 

— Да, мой отец, — подтвердила я. — И да, ты всё это время унижал дочь одного из самых влиятельных людей в стране. А теперь, Андрей, пожалуйста, покинь мою собственность. Охрана тебя проводить может.

 

 

—

 

Прошло три месяца.

 

Андрей пытался мне звонить. Писал сообщения, просил прощения, клялся в любви. Говорил, что «ошибся», что «не знал». А я не отвечала.

 

Однажды, стоя у окна своего нового бутика — просторного, светлого, в центре Москвы, купленного на имя, которое я наконец перестала прятать, — я увидела его. Он стоял через улицу, в поношенной куртке, с надеждой глядя в мою сторону.

 

Я просто закрыла шторы.

 

Он унижал меня за то, кем я была, не зная, кем я есть. А теперь сам — всего лишь прохожий в моей жизни. И

пусть этот холод отрезвления навсегда останется с ним.