Плюнул на меня и убежал к другой. А через пять лет приполз на брюхе: «Ты одна у меня

Плюнул на меня и убежал к другой. А через пять лет приполз на брюхе: «Ты одна у меня, королева!» — Мам, папа вернулся. Хочет встретиться с тобой. Чашка замерла на полпути ко рту. Анна ощутила, как сердце ёкнуло, а затем заколотилось быстрее. — Что?.. Прошло пять лет. Целых пять долгих лет с тех пор, как он ушёл к другой женщине, даже не моргнув глазом. И вот теперь — возвращается? Сентябрьский ветерок ласково трепал занавески на кухне, где каждое утро Анна заваривала свой любимый чай — крупнолистовой цейлонский с бергамотом. Когда-то Павел привёз его из командировки, и с тех пор этот чай стал их семейным напитком. Хотя теперь уже только её. — Мам, ты меня слышишь? — голос Лены в трубке звучал чересчур бодро для такой новости. Анна машинально взглянула на часы — восемь утра. Тишина квартиры, где она жила одна последние годы, внезапно показалась невыносимой. Тридцать лет учительской работы, два года на пенсии — и вот теперь это известие, нарушающее привычный ход её дней. — Да, доченька. Слышу, — ответила Анна, глядя в окно на старый клён с пожелтевшими листьями. — Так что ты говоришь… папа вернулся в Москву? Анна застыла. Чашка в руках стала неожиданно тяжёлой, словно наполненная свинцом. — С чего ты решила? — стараясь сохранять спокойствие, спросила Анна. — Он сам позвонил мне вчера. Спрашивал о тебе. Сказал, что хочет встретиться. Пять лет назад Павел ушёл так буднично, будто просто выходил за хлебом. «Я встретил другую женщину, Аня. Прости, но я ухожу». Эти слова прозвучали в тот апрельский вечер. Никаких объяснений, никаких колебаний — лишь короткая фраза и звук закрывающейся двери. Двадцать семь лет совместной жизни закончились за одну минуту. Тогда ей казалось, что мир рухнул. Она не спала ночами, пила успокоительное и впервые в жизни взяла больничный на работе. Школьный психолог, Марина Сергеевна, которая когда-то получала помощь от Анны с трудными подростками, теперь приходила к ней домой. «Анна Викторовна, вам нужно отпустить это. Такое случается». Но как отпустить половину своей жизни? Как забыть человека, с которым вы встречали рассветы на море, который держал вашу руку, когда умерла мама, который знает, что вы любите мороженое с солёной карамелью и боитесь грозы? Позже она узнала, что «другая женщина» была её бывшей ученицей, Викторией Ореховой, младше Павла на двадцать лет. Успешная карьера в юриспруденции, командировки по всему миру — и вот теперь Павел, её учитель английского языка, ставший мужем. Они уехали в Лондон, где у Виктории была работа. Лена тогда встала на сторону матери, они почти год не общались с отцом. Потом, конечно, помирились. «Он всё-таки мой папа, мам», — сказала Лена виновато. Анна понимала. Не держала зла. Только не на дочь. — Я не хочу с ним встречаться, — сказала Анна, возвращаясь к реальности. — Мам, он очень просил. Говорит, это важно. — Что может быть важного спустя пять лет? — горько усмехнулась Анна. — Мы всё сказали друг другу тогда. Лена помолчала. — Они с Викой развелись. Ещё год назад. Он вернулся в Москву этим летом. Анна закрыла глаза. Что-то внутри неё дрогнуло. Не радость, не злорадство — лишь усталость. Усталость от эмоций, которые она давно перестала чувствовать. — Хорошо, — наконец сказала она. — Пусть звонит. Павел позвонил на следующий день. Его голос звучал иначе — глубже, тише. Или ей так показалось?……— Привет, Аня, — прозвучало с другой стороны трубки. — Спасибо, что согласилась поговорить.

 

Анна молчала несколько секунд. Сердце снова заколотилось, как у девочки перед школьной доской. — Здравствуй, Павел, — ответила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

 

— Я… не знаю, с чего начать. Понимаю, что не имею права чего-то просить. Просто… я хотел бы увидеть тебя. Поговорить.

 

Анна подошла к окну. Клён за ним тихо покачивал ветками. Осень вступала в свои права — пора прощаний и прощений. — Что тебе нужно, Павел?

 

Он замолчал. В трубке слышалось только его дыхание. — Я… скучаю. Я ошибся, Аня. Всё это время… Я думал, что нашёл новое счастье. А потом понял, что потерял всё настоящее.

 

Анна прикусила губу. Эти слова — слишком поздно, слишком просто. И в то же время — слишком знакомо. — Я не знаю, зачем ты мне это говоришь.

 

— Потому что ты была единственным настоящим в моей жизни. Потому что хочу попросить у тебя прощения. И… если ты позволишь, просто посидеть с тобой. Выпить чай. Тот цейлонский, помнишь?

 

Анна не удержалась — усмехнулась. — Его давно уже нигде не продают.

 

— Тогда я привезу. Я нашёл его. На том же рынке, в Шри-Ланке.

 

Сердце кольнуло — снова этот странный сплав боли и тепла. Как будто на мгновение она вернулась в ту прошлую жизнь. — Хорошо, — тихо сказала она. — Завтра в шесть. Но без глупых надежд, Павел.

 

— Конечно. Просто чай. И разговор. Спасибо, Аня. Правда.

 

Когда звонок закончился, Анна ещё долго стояла у окна. Потом медленно пошла на кухню. Вынула из шкафа старую чайную пару с тонким узором. Протёрла её. — Просто чай, — прошептала она. Но в глубине души знала — это будет больше, чем чай. Это будет точка. Или многоточие.

 

И только время покажет, какая именно.

 

На следующий день Павел пришёл ровно в шесть. На нём был тот самый серый свитер, в котором они когда-то вместе гуляли по набережной. В руках — пакет с чаем и маленький букет георгинов, её любимых.

 

— Ты не изменилась, — сказал он, стоя на пороге.

— А ты — постарел, — ответила Анна сухо, но без злобы.

 

Он усмехнулся и виновато опустил глаза.

На кухне всё было как раньше — тот же стол, тот же чайник, только два стула стояли поодаль, будто отвыкли стоять рядом.

 

— Спасибо, что пустила, — сказал он, подливая кипяток в чашки.

 

Они пили молча. Потом Павел рассказал о разводе, о том, как Виктория уехала в Дубай, оставив его одного в чужом городе. О том, как внезапно умер его брат, как одинокими стали вечера, как бессонные ночи возвращали к воспоминаниям, в которых всегда была Анна.

 

— Я не прошу вернуться. Я знаю, что это невозможно. Я просто… хотел сказать, что люблю тебя. Всегда любил. Только понял это, когда потерял.

 

Анна слушала, не перебивая. На дне чашки остались чаинки, как будто будущее можно было угадать по ним. Но никакого узора, только темное пятно.

 

— Павел, — наконец сказала она. — Пять лет назад ты выбросил меня, как старую вещь. А теперь хочешь вернуть, как будто ничего не было? Я не игра. Не тень.

 

Он хотел что-то сказать, но она подняла руку.

 

— Я простила тебя. Не сегодня, не сейчас — давно. Потому что иначе бы не выжила. Но прощение — это не мост обратно. Это мост прочь.

 

Павел опустил глаза. Впервые в жизни он выглядел сломленным.

 

— Я понял, — прошептал он.

 

— Иди, Павел. У тебя были выборы, и ты их сделал.

 

Он встал, не прося больше ни слова. Ушёл, тихо прикрыв за собой дверь. Анна осталась сидеть одна. В чашке остался остывший чай, и за окном снова заколыхались занавески.

 

Она встала, подошла к старому альбому, достала фотографию, где они были молоды — морской берег, солнце, счастье в глазах. Посмотрела несколько секунд, потом аккуратно разорвала снимок пополам и бросила в мусорное ведро.

 

Слёзы не шли. Только тишина.

Анна взяла свой плед, села в кресло и закрыла глаза.

 

Снаружи ветер сорвал первые листья с клёна.

Внутри всё было уже сказано. И сердце, наконец, стало по-настоящему свободным.

Leave a Reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *