Пока его родня праздновала, что я «мягкая», я отправила им уведомление.🤨😏

 

Вечер выдался тихий, почти домашний. Я нарезала салат, то и дело поглядывая на часы. Стрелки неумолимо приближались к шести — пора было доставать пирог из духовки. Сын с семьёй обещали быть к половине седьмого, и я хотела, чтобы всё было идеально. Как обычно.

 

— Мам, мы пришли! — дверь распахнулась, и в прихожей послышалась возня.

 

Я вытерла руки о полотенце и пошла встречать гостей. Гостей… Смешно называть так собственного сына, его жену и внука. Но с каждым годом я всё острее чувствовала, что они именно гости — приходят, когда им что-то нужно, и уходят, получив желаемое.

 

— Наташенька, как у тебя уютно, — проворковала Лена, моя сноха, проходя на кухню. — А запах какой! Ты бы нам с Игорем такой пирог почаще пекла.

 

В её голосе скользила привычная фальшь, но я улыбнулась. Привычка, выработанная годами — улыбаться, когда хочется плакать.

 

Мы расселись за столом. Игорь, мой сын, сразу потянулся за салатом. Он всегда был торопливым — даже когда ничто не гнало. Андрюшка, внук, уткнулся в телефон, лишь изредка поднимая глаза в ответ на мои вопросы.

 

— Как там ваш ремонт продвигается? — спросила я, подливая всем компота.

 

— Да медленно всё, — Лена поморщилась. — Представляешь, соседи сверху затопили ванную. Теперь новые обои… И вообще, знаешь, тесновато нам в двушке-то.

 

Игорь кивнул с набитым ртом.

 

— А у тебя тут, мам, вон сколько места, — он обвёл рукой кухню. — Одной-то зачем столько?

 

— Игорь, — Лена вдруг поставила локти на стол, — а давай серьёзно поговорим. Вот мама у нас женщина в возрасте. Мало ли что… Квартиру бы оформить заранее. На тебя или на Андрюшку.

 

Я замерла с вилкой в руке.

 

— Да она всё подпишет, — Игорь хмыкнул, — мама у нас добрая, правда же?

 

Лена прыснула смехом, будто он сказал что-то остроумное.

 

— И что, прямо сейчас подпишешь? — протянула она, глядя на меня с насмешливой улыбкой.

 

Я смотрела на них и впервые ясно видела всё: как они переглядываются, как уверены в моей безотказности, как просто вычеркнули меня из уравнения своей жизни, оставив только мою квартиру. Что-то больно кольнуло в груди.

 

— Компот хороший получился, — только и сказала я, наливая себе ещё стакан. — Из смородины, которую мне Вера с дачи привезла.

 

Они снова переглянулись и заговорили о другом. А я сидела, улыбалась и чувствовала, как внутри что-то медленно, но верно ломается.

 

Ночь откровений Ночь накрыла двор синей тишиной. За окном изредка пролетали фары машин, бросая на стену причудливые тени. Я сидела на кухне, не включая света — лишь лунный свет да отблеск уличного фонаря освещали комнату.

 

Квартира опустела. Сын с семьёй ушли около девяти, оставив после себя грязную посуду и тяжёлую, как ком в горле, обиду. Я привычно убрала со стола, вымыла тарелки, даже протёрла шкафчики — руки делали всё на автомате, пока голова гудела от мыслей.

 

Трёхкомнатная квартира казалась гулкой и чужой. Володя, мой муж, умер пять лет назад, и с тех пор я осталась в ней одна — с фотографиями на стенах и призраками воспоминаний.

 

Я достала из серванта старый фотоальбом. Вот мы с Володей молодые, стоим у Чёрного моря. Вот маленький Игорь на руках у отца. Вот мама с папой на даче… Странно, когда ты была им нужна? Когда они в последний раз интересовались моими делами? Не квартирой — мной?

 

Потянувшись к верхней полке шкафа, я нащупала старую тетрадь в потрёпанной обложке. «Мечты и планы», — гласила выцветшая надпись, сделанная моей рукой лет тридцать назад.

 

Я открыла её, и сердце сжалось. «Научиться рисовать акварелью. Всегда мечтала». Перечёркнуто. «Завести собаку — корги или шпица». Зачёркнуто жирной чертой. «Увидеть Италию, Венецию и эти… гондолы». И на этих словах — красный крест.

 

Мечты, которые я так и не осуществила. Годы, потраченные на то, чтобы быть «доброй», «уступчивой», «понимающей». Дни, растворённые в чужих желаниях.

 

«Мама у нас добрая, она всё подпишет»…

…И вот пока его родня праздновала, что я «мягкая», я отправила им уведомление.

 

Чисто, спокойно, юридически грамотно. Завещание переписано, квартира передаётся Фонду помощи женщинам серебряного возраста — тем, кто, как и я, отдала свою жизнь другим, забыв про себя.

Остаток средств — на счёт, с которого я, между прочим, уже купила билеты в Италию. В Венецию. Да, те самые гондолы.

 

Наташа, юристка с четвёртого этажа, помогла всё оформить. Без суеты, без слёз, с твёрдостью, которую я в себе не подозревала. Она же и посоветовала курсы акварели. Я записалась. И, о чудо, уже заказала себе краски и блокнот для эскизов. Я даже не знала, как приятно снова что-то ждать.

 

Через два дня Лена мне позвонила. Голос был кислый, наигранно ласковый.

 

— Наталья Михайловна, мы тут… письмо ваше получили. Это какая-то ошибка?

 

— Нет, Лена. Не ошибка, — ответила я спокойно. — Просто теперь я живу по своим правилам.

 

— Но вы же… вы всегда…

 

— Именно. Всегда. Но больше — нет.

 

Я повесила трубку и почувствовала странное, почти детское облегчение. Как будто впервые за долгие годы выпрямила спину.

 

Весной я действительно поехала в Италию. Стояла у Гранд-канала и смотрела, как проплывает гондола. Глотала воздух, как вино. Писала открытки. Себе. В прошлое.

 

Вечерами я рисовала. Неловко, смешно, с каплями краски на носу — но с таким восторгом, будто мне снова двадцать.

 

И знаете, что самое удивительное? Я завела собаку. Крохотного корги, которого назвала Волька — в честь Володьки. Он смешной и упрямый, как мой покойный муж. Только ворчит меньше.

 

Теперь ко мне заходят не за квартирой — а просто так. Из новой группы по рисованию. Из соседнего подъезда. Иногда заходит Вера, привезти яблок или просто поболтать.

 

А сын? Он обиделся. Долго не звонил. Потом всё-таки приехал. Один.

 

Мы сидели на кухне, и он долго молчал. А потом сказал:

 

— Прости, мам. Я правда был…

 

Я положила руку ему на ладонь.

 

— Поздно, Игорёк. Но всё равно спасибо, что понял.

 

Он ушёл, не спросив ни про завещание, ни про квартиру. И я поняла — может быть, не всё потеряно.

 

А я? Я наконец начала жить.

 

Не мягкая. Просто свободная.

И это, скажу я вам, куда вкуснее любого пирога.