Пока супруг был в Тайге на ВАХТЕ у меня ПОЯВИЛСЯ РЕБЕНОК, я соврала, что он его но не знала к чему это приведет. – Анна Петровна, правда ли, что у вас с Иваном нет своих детей? – прищурилась Галина, соседка, перегнувшись через забор.

 

– Бог не дал, – тихо ответила я, крепче сжимая пустое ведро в руках. Я всегда ненавидела такие разговоры. Каждый раз, когда кто-то из односельчан заводил тему о детях, во мне всё сжималось, словно меня выкручивали, как мокрое полотенце. В нашей деревне Михайловке разговоры крутились вокруг двух вещей: детей и урожая. А урожай в этом году удался на славу, вот только с детьми…

 

По вечерам я часто сидела на крыльце нашего старого дома, глядя на закат, и думала о муже. Иван уже полтора года работал на вахте в тайге, рубил лес, чтобы мы могли позволить себе больше, чем просто картошку с огорода. Когда он уезжал, я целовала его колючие щеки и шептала: «Возвращайся скорее». А он улыбался своей кривой улыбкой и отвечал: «Обязательно, Анютка. Глазом моргнуть не успеешь».

 

Но время текло медленно. За эти месяцы я, казалось, постарела на десять лет. В тридцать мне порой чувствовалось под силу понести бремя всей жизни. Особенно когда мимо пробегали соседские ребятишки. Машка справа недавно родила третьего, Танька слева ждала двойню. А я… Я лишь поливала свои георгины и делала вид, что мне этого достаточно. Мы долго пытались завести детей, но судьба распорядилась иначе.

 

Той ночью начался настоящий ливень. Дождь барабанил по крыше так сильно, будто собирался её пробить. Я проснулась от странных звуков. Сначала решила, что это кошка – их здесь было немало. Но этот звук был другим – тонким, захлёбывающимся.

 

Когда я открыла дверь, первым, что увидела, был маленький свёрток прямо на пороге. Сердце пропустило удар и застыло где-то в горле. В свёртке кто-то шевелился.

 

– Господи, – прошептала я, поднимая его на руки.

 

Это был мальчик. Совсем крошечный, месяцев три-четыре. Личико покраснело от крика, глаза были зажмурены, а кулачки сжаты. Рядом валялась потрёпанная плюшевая собака, промокшая до нитки.

 

– Тише, малыш, тише, – прижала я его к себе, и он почти сразу затих, лишь иногда всхлипывая.

 

Утром я побежала к Николаю Степановичу, нашему фельдшеру. Он жил через два дома и знал все наши с Иваном проблемы.

 

– Коля, помоги! – выпалила я, едва переступив порог.

 

Он посмотрел на свёрток в моих руках, потом на моё лицо и без слов всё понял.

 

– Анна, ты уверена, что делаешь? – покачал он головой, но в его глазах я заметила не осуждение, а сочувствие.

 

– Коленька, миленький, – взмолилась я, готовая опуститься перед ним на колени. – Помоги оформить документы. Скажем, что преждевременные роды были. Иван ничего не узнает, ведь он в тайге…

 

– А совесть? – спросил он, но я видела, что он уже сдается.

 

– А без ребенка мне совесть все равно покоя не даст.

 

Пять месяцев пролетели как один день. Мальчик, которого я назвала Мишей, рос удивительно быстро. Научился переворачиваться, гулил без умолку, а когда улыбался, у него появлялась очаровательная ямочка на правой щеке.

 

Я готовилась к приезду Ивана как к самому важному событию в жизни. Наготовила пирогов с капустой – его любимых, натёрла полы до блеска, даже повесила новые занавески. Но сердце всё равно колотилось как сумасшедшее.

 

Когда во дворе раздался знакомый голос, у меня чуть не подкосились ноги.

 

– Анютка! – Иван ворвался в дом, загорелый, худой, но такой родной. – А это кто у нас тут?

 

Он замер у детской кроваткИ… …Он замер у детской кроватки, и взгляд его медленно перевёлся с малыша на меня. В этот момент всё моё тело онемело, внутри будто лёд разлился. Я не знала, что сказать. Голова пустая. Только сердце стучало в ушах, как молот.

 

— Анют… ты что, — он чуть хрипло проговорил. — Это наш?

 

Я смотрела на него, как на приговор. Вот он, миг правды. Или лжи. Я могла бы продолжить, могла бы кивнуть и сказать: “Да, родился преждевременно, ты ж был далеко, не хотела тревожить…” — я же столько раз прокручивала это в голове.

 

Но в глазах Ивана было нечто большее — не подозрение, нет, а надежда. Он смотрел на Мишку с растерянной нежностью, будто в одно мгновение успел привязаться.

 

— Да, Ваня, — прошептала я и впервые за долгое время почувствовала, как от этого слова у меня дрожат колени. — Он наш.

 

Он медленно подошёл к кроватке, наклонился и протянул палец к крохотной ладошке. Мишка, не раздумывая, сжал его, и Иван улыбнулся.

 

— Ну, слава Богу, — прошептал он. — А я уж думал, не дождусь…

 

Этой ночью я почти не спала. Слушала, как Иван тихо сопит рядом, как поскрипывает кроватка, и думала: правильно ли я поступила? Враньё ведь не исчезает — оно растёт. Но потом я слышала, как по утрам он поёт Мишке, как возится с ним на полу, и понимала — он стал отцом. По-настоящему.

 

Прошло два года. Иван души не чаял в Мишке. А я… я всё больше чувствовала, что время обязательно всё расставит по местам.

 

Однажды, когда Мишке было уже три, в деревню приехала незнакомка. Бледная, с потухшими глазами, в руках держала старую плюшевую собаку. Я узнала её сразу. Это была мать. Та самая, что оставила ребёнка на моём пороге.

 

— Простите… Я не забирать… Просто хотела знать — он жив?

 

Я не знала, что сказать. Смотрела на неё, потом на Мишку, который бегал с деревянным грузовичком. И сказала:

 

— Он не просто жив. Он счастлив.

 

Женщина опустилась на лавку и заплакала. Беззвучно, тихо, будто боялась, что услышат.

 

Я поставила перед ней чашку чая.

 

— Ты ведь знала, что я его не отдам, — тихо сказала я. — Спасибо, что выбрала именно мой дом.

 

— Я была на грани. Не знала, что делать. Но, когда увидела, как ты гладишь свою кошку, как у тебя цветы на подоконнике… Мне показалось, ты — сможешь.

 

Она ушла. Не попросила ни признания, ни денег, ни прощения. Просто исчезла, как и появилась — внезапно. Я не сказала Ивану. Возможно, когда-нибудь расскажу. А может, нет. Ведь для него Мишка — его сын. И, в конце концов, кто я такая, чтобы отнимать у них эту правду?

 

А Мишка рос. Счастливый, любимый. И с такой же ямочкой на щеке, как

у Ивана. Пусть и не по крови, но по любви — он был его сыном. Нашим сыном.