Моя Амелия

 

Потеряв свою маму, Амелия осталась с отцом — а вместе с ним и со мной. С шести лет я помогала растить её, вкладывая в эту девочку всё, что было у меня в сердце. Мы стали очень близки.

 

Когда мы с её отцом решили пожениться, она сияла от счастья. С энтузиазмом включилась в подготовку к свадьбе, особенно обожала говорить о моём платье и о своей роли девочки с лепестками.

 

Но в самый важный день, когда заиграла свадебная музыка, Амелия не появилась.

 

— Где она? — прошептала я, чувствуя, как внутри всё сжимается.

 

Прошло больше двадцати минут. Никто не видел её.

 

Церемонию остановили.

 

И вдруг кто-то закричал:

 

— Слышите? Оттуда доносится стук!

 

Мы побежали туда. Оказалось, Амелия оказалась заперта в маленьком кладовом помещении. Щёки её были в слезах, а в руках она по-прежнему сжимала корзинку с цветами. Её плечики дрожали, а взгляд — растерянный и печальный — был направлен в одну точку. Потом она медленно подняла палец и показала на дверь.

 

Я сразу опустилась перед ней на колени, не думая ни о платье, ни о прическе — всё потеряло значение.

 

— Амелия, родная моя, что случилось?

 

Она не ответила сразу. Сначала лишь молча смотрела в мои глаза. В этом взгляде — столько боли, которую не должен испытывать ребёнок. И только спустя минуту она шепнула:

 

— Если ты выйдешь за него… ты станешь мне мамой… а мама… моя мама… исчезнет совсем.

 

Каждое её слово было как удар. Я не могла ни дышать, ни говорить.

 

— Я хотела радоваться… правда, хотела, — прошептала она, всхлипывая. — Но мне вдруг стало страшно. А если я забуду, как она пахла? Или как пела мне песни на ночь? Если я начну любить тебя, как маму… это будет будто я предаю её…

 

Я крепко обняла её. Мы сидели на холодном полу, обнявшись, долго, очень долго. И это молчание, полное боли, страха и любви, было важнее всех слов.

 

— Послушай, милая, — сказала я, убирая мокрую прядь волос с её щёк. — Твою маму никто не может заменить. Никогда. Она навсегда останется твоей первой и настоящей мамой. Её любовь — в тебе. В твоей доброте, в твоей светлой душе… в том, как ты держишь эту корзинку.

 

Она всхлипнула ещё сильнее и уткнулась мне в плечо.

 

— А если ты захочешь полюбить и меня… это не измена. Это подарок. Дар и ей, и тебе. Я не претендую занять её место. Я просто хочу быть рядом. Быть той, кто будет держать тебя за руку, когда тебе страшно. Любить тебя — так, как умею.

 

Девочка долго молчала. А потом прошептала:

 

— Я очень хочу… но у меня всё ещё болит…

 

— Это нормально, — сказала я. — Боль — часть любви. Но я с тобой. Всегда.

 

Я взяла её на руки. Мы вышли вместе. Люди молча расступались, а Амелия крепко прижималась ко мне. Её корзинка немного помялась, но была всё ещё полной.

 

— Хочешь быть девочкой с цветами? — спросила я у неё, склонившись к уху.

 

Она тихо кивнула. И впервые за утро — улыбнулась. Маленькой, нежной, настоящей улыбкой.

 

Музыка снова заиграла. И она пошла вперёд, посыпая дорожку лепестками так бережно, как будто каждое движение — это послание её маме в небеса.

 

Во время клятв она держала отца за руку. А когда мы поцеловались — её глаза снова наполнились слезами. Но на этот раз — от счастья.

 

 

Прошло много лет.

 

Сейчас Амелии шестнадцать. Она стоит у зеркала, готовясь к школьному балу. Взрослеющая, красивая, сильная. И всё ещё зовёт меня «мама». Иногда — шёпотом. Иногда — вслух, гордо. Я никогда не просила её так называть меня, но каждый раз, когда слышу это — чувствую, как сердце наполняется светом.

 

Перед выходом она подошла ко мне, взяла за руки и сказала:

 

— Я помню маму. Я всегда буду помнить. Но в сердце нашлось место и для тебя. Ты не заняла её место… ты заняла своё.

 

Я не смогла ответить. Только обняла её. Снова. Как тогда, в кладовке. Потому что бывают слова, которые говорят не губами. А сердцем.

 

Конец.