Похоронила любимого мужа, а спустя всего неделю он спас её от смерти…

 

Ударившись о взорвавшиеся подушки безопасности, Лиза едва удерживалась в сознании, не сводя взгляда с фигуры мужа… Того самого, кого она похоронила всего неделю назад. Всё в ней застыло. Неужели она умирала? Может, просто приближалась к нему? Та страшная новость, услышанная однажды, всплыла снова — будто кто-то открыл в памяти дверь и заставил её пережить весь ужас заново.

 

— Не-еет! — вырвалось из её груди чужим, отчаянным голосом. — Вы врёте! Этого не может быть! Он бы не оставил меня! Никогда! Он не мог уйти вот так!

 

Она опустилась на пол, как будто под ногами исчезла земля. Сознание плыло, сердце рвалось на части. Как это могло произойти с ним… с ними? Саша был так молод. Как смерть могла настигнуть его так внезапно? По телефону руководитель мужа сообщил, что скорая не успела — тромб, всё случилось за считаные секунды.

 

— Спасти было невозможно: когда приехала реанимация, Александр уже не дышал, — его слова звучали в голове сухо, чужими голосами, как фон к кошмару, в который она не могла поверить.

 

Что теперь? Как жить без него? Как дышать, если каждый вдох напоминает о нём? Слёзы катились по щекам, но она их не чувствовала. Просто сидела, с телефоном у уха, молча. Нет, это ошибка. Это не с ней. Это не он.

 

В морг её не пустили. Только на похоронах она увидела, что в гробу действительно лежал он. Но даже тогда не верила до конца. Всё ждала, что дверь откроется, он войдёт и скажет — это была жестокая первоапрельская шутка. И пусть попросит прощения — она простит. Всё простит, лишь бы он был рядом. Но он не вернулся. Лежал перед ней — как живой, но уже недосягаемый.

 

Она бросалась к его безжизненному телу, умоляя вернуться. Слёзы душили, слова рвались с губ. Её оттаскивали, приводили в себя, подносили нашатырь. Мать Саши, с побелевшими губами, пыталась её удержать, но сама еле стояла. Отец, сдерживая слёзы, обнимал её, прося принять то, чего уже не изменить. Но Лиза вырывалась, снова бежала к гробу, будто каждое прикосновение могло вернуть его к жизни.

 

Прощание было, как в тумане. Закрытие гроба, звуки земли, голоса — всё слилось в жуткий шум. Она кричала, когда её не подпускали, умоляла, чтобы её опустили вместе с ним — она не могла жить. Не могла. Рука дрожала от боли — она не решалась бросить горсть земли, будто это было признанием его смерти. Разум отказывался это принять.

 

Когда Лиза вернулась в опустевшую квартиру, попыталась собраться с мыслями… Хватило ненадолго. Она сползла по стене, свернулась на полу и вспомнила тот самый день.

 

— Девушка, кажется, вы уронили?

 

Лиза вздрогнула. Голос Саши, живой, тёплый, отозвался эхом в её сердце. Тогда, в метро, она и правда уронила варежку. Он поднял, протянул… и улыбнулся. Та улыбка с ямочками осталась с ней навсегда.

 

Сейчас — тишина. Оглушающая. Без него. Лишь сердце напоминало: она жива. Но зачем? Ради кого?

 

Прошла неделя. Седьмой день. Каждый час — как вечность. Лиза не ела, не спала, смотрела в пустоту. Его свитер — единственное, что ещё пахло им. Она прижимала его к себе, как ребёнок игрушку, и шептала:

 

— Вернись… Пожалуйста…

 

Тот вечер был как сон. Она шла, не разбирая дороги, слёзы застилали глаза. Потом — машина. Она ехала куда-то, лишь бы исчезнуть. И вдруг — радио. Их песня. Та самая, под которую они танцевали на свадьбе.

 

Руки задрожали. Руль выскользнул. Удар. Стекло. Вспышка. Темнота.

 

Открыв глаза, она увидела… его. Лицо Саши — сквозь дым и искорёженный металл. Он тянулся к ней, голос звучал изнутри:

 

— Не смей за мной… Лиз… Живи… Ради нас…

 

Сон? Смерть? Или… чудо?

 

Машина — в хлам, а она — без единого перелома. Врачи дивились. Спасатели сказали: ещё секунда — и она бы погибла.

 

Но кто-то направил её. Кто-то спас.

 

 

На следующий день она пошла в парк. Та самая скамейка. Там он признался ей в любви.

 

Ветер сорвал с дерева сухой лист. Он закружился и лёг ей на колени. На нём — надпись:

 

“Ты не одна.”

 

Лиза заплакала. Не от боли. От света. Он рядом. В дыхании ветра. В памяти. В сердце. В ней.

 

Она вернулась домой. Заварила чай. Впервые открыла альбом с фотографиями. И улыбнулась:

 

— Я буду жить, Саша. Обещаю…

 

Прошёл год. В её жизни появился свет. Не Саша. И не замена. Просто человек, который тихо держал её за руку. Который знал: настоящую любовь не забыть. И не просил забыть.

 

Лиза не пряталась от жизни. Она помнила. И шла дальше.

 

Однажды ночью ей приснился сон.

 

Саша стоял босиком на берегу, в белой рубашке. Улыбался — светло, тепло.

 

— Спасибо, что осталась, Лиз. Живи. Люби. Ты достойна счастья.

 

— А ты?

 

— Я счастлив. Я с тобой. Всегда.

 

Он сделал шаг назад… и исчез в свете рассвета.

 

Она проснулась — с мокрыми щеками. На подоконнике лежал лист. На нём — чёткие слова:

 

“Я рядом. Всегда.”

 

И она знала — это правда.

 

Прошло ещё два года.

 

Лиза работала в библиотеке. Жизнь была тихой, простой, но настоящей. По вечерам — чайник на две чашки. Одна — ей. Вторая — ему. И иногда — слёзы. Не от боли. От благодарности.

 

Однажды она нашла у двери белый конверт. Без адреса. Только имя: “Лиза”.

 

Внутри — засушенный кленовый лист и надпись:

 

“Ты сильная. Ты всё сделала правильно.”

 

Без подписи. Но Лиза знала, от кого это.

 

Через месяц родилась девочка. С глазами — как у него. Имя пришло не сразу. Но потом — сон. Саша, в поле подсолнухов. В руках — младенец.

 

— Назови её Светой. Ты дала ей свет. А она принесёт его тебе.

 

Она назвала её — Светлана Александровна.

 

Света росла доброй и светлой. И однажды спросила:

 

— Мам, а почему ты всегда улыбаешься звёздам?

 

— Потому что одна из них — твой папа. Он с нами. Только теперь — с неба.

 

Финал.

 

Весенним вечером они пили чай на балконе. Ветер принёс клочок бумаги. Лиза развернула.

 

“Ты не одна.

И никогда не была.”

 

Слёзы текли. Но это были слёзы света. Она обняла дочь и посмотрела на звезду.

 

— Спасибо, Саша. За всё.