По пятницам ребенок таскал еду на безлюдный пустырь. Только с наступлением весны открылось – для кого он это делал.

В январе вокруг Новомихайловска стояли такие морозы, что иней на проводах искрился на солнце. Семилетний Кирилл Тимофеев по пятницам просыпался раньше маминого будильника – только в этот день недели. Остальное время шло по привычному распорядку: сад, школа, работа, магазины. Но для мальчишки пятница была особенным днём: в старом сером лукошке, которое ещё бабушка когда-то носила, он аккуратно собирал «подарки»: батон, пару сосисок, яблоко или что-то другое, что удавалось взять с домашнего стола.

— Опять тащишь еду? — ворчал старший брат Максим, чистя зубы.

— Угу, — кивал Кирилл, крепче сжимая верёвочную ручку корзины.

Мама, Наталья Петровна, знала о его «вылазках», но не вмешивалась: характер у сына был упрямый, и выспрашивать что-либо казалось бесполезным. Она лишь ставила одно условие:

— Только не ходи в темноте.

Кирилл послушно соглашался, уходил после занятий и всегда возвращался до наступления сумерек.

Пустырь начинался сразу за железнодорожными путями. Когда-то там располагался завод мебельных щитов, а теперь остались лишь разбитые бетонные плиты, полузасыпанные траншеи и несколько одиноких тополей. Зимой это место выглядело особенно безлюдным, словно мороз вытянул из него всю жизнь. Люди обходили его стороной: говорили, что под плитами спрятаны острые куски металла, и можно пораниться. Да и стая бездомных собак, которая постоянно бродила там, отпугивала прохожих.

Но Кирилл шёл к самому дальнему углу пустыря. За нагромождением плит находилась небольшая яма, где доска подпирала открытый люк. Получалось что-то вроде укрытия, напоминающего маленькую комнатку.

Мальчик ставил лукошко и доставал еду.

— Здравствуйте, это снова я, — шептал он, будто кто-то мог его услышать.

Он крошил хлеб, аккуратно разрезал сосиски старым перочинным ножом и раскладывал всё на сложенную газету.

Сначала он убегал сразу: было страшновато. Но через три недели стал задерживаться: сидел на обломке плиты, шаркая ботинками по снегу. Через пять-десять минут из глубины люка появлялся молодой рыжий пёс, который каким-то чудом выжил среди дворняг. Он хромал на заднюю лапу и не подпускал мальчика ближе двух метров.

Кирилл назвал его Каспером.

— Ешь, Кась, пока другие не забрали, — шептал он. Пёс хватал сосиску, отбегал в сторону, но его золотистые глаза уже не выражали прежнего ужаса.

Так проходила зима: школа, буквы, таблица умножения, а каждую пятницу – пустырь и Каспер.

К концу февраля ударили жёсткие морозы: минус двадцать пять. В пятницу началась метель, но Кирилл всё равно уговорил маму отпустить его «на кружок робототехники». Лукошко он спрятал под курткой. На пустырь шёл, закрыв лицо шарфом.

Каспера не было видно. В люке сквозило холодом. Кирилл присел, положил батон, свистнул, как учил дед. Тишина. Потом из глубины донеслось тихое скулящее попискивание.

— Каспер?

Снег забирался за воротник. Мальчик решился позвать:

— Кась, выходи!

Никто не появился. Под доской царила тьма. Кирилл поднял фонарь и направил луч внутрь: лестницы не было видно, но снега там тоже не оказалось. Пространство находилось ниже уровня промерзшей земли. Оценив обстановку, Кирилл стиснул зубы:

— Сейчас. Я быстро.

Он сдвинул доску, раздвинул её руками и, дрожа, спустился вниз. Лестницы действительно не оказалось: пришлось спрыгнуть на бетонный пол. Свет фонаря выхватил из темноты старый коридор коммуникаций, поржавевшие трубы и… Рыжий пёс лежал, поджав больную лапу. Он открыл глаза. Рядом что-то шевелилось… Продолжение чуть ниже в первом коменте