Промучившись два часа, собака обессилено легла на подстилку, родить не получалось. Она стонала, по телу пробегала дрожь. Анфиса поняла, что Майке нужна помощь, но чем ей помочь, она не знала…

 

Когда женщина поняла, что Майя беременна, долго на неё ворчала, но к рациону добавила и творожок, и фаршика свежего, и даже витамины для собак купила. Специально в город прокатилась.

 

Поспрашивала у сельчан о собачьих родах. Большинство ответов сводилось к тому, что беспокоиться не стоит, природа своё возьмёт, всё будет нормально.

 

В пять часов вечера Майя, до этого спокойно лежавшая на своей любимой подстилке, забеспокоилась. Поднялась, стала ходить по кругу, часто задышала. Она приседала, тужилась, но ничего у неё не получалось…

 

Промучившись два часа, собака обессилено легла на подстилку. Она стонала, по телу пробегала дрожь, периодически шли потуги, но щенки не выходили.

 

Анфиса поняла, что природа ничего не возьмёт, что собаке нужна помощь, но чем ей помочь, она не знала……Анфиса сидела рядом, сжав кулаки и стараясь не заплакать. Глядя на страдающую Майю, ей казалось, что сердце разрывается. Любимица семьи, найденная три года назад у дороги со сломанной лапой, стала не просто собакой, а настоящим членом их маленькой деревенской семьи. И вот теперь, когда она в беде, Анфиса чувствовала себя бессильной, почти предательски беспомощной.

 

— Потерпи, девочка… Потерпи, милая, — прошептала она, поглаживая горячую, дрожащую спину Майи.

 

Прошел ещё час. Темнело. За окном протяжно закаркала ворона, где-то вдалеке завыл ветер, будто откликаясь на боль, которая царила в доме.

 

Анфиса, почти на автомате, схватила телефон и позвонила соседке – бабке Дарье, которую в округе уважали за мудрость и доброе сердце. Та жила в двух домах от них.

 

— Беги, — сказала бабка, не дослушав, — беги по воду тёплую, тряпки чистые готовь. Сейчас приду.

 

Через пять минут старушка уже была у порога. Прямо в валенках, с корзинкой в руках, в которую по дороге набросала какие-то склянки и полотенца. Она присела рядом с Майей, посмотрела, потрогала, вздохнула.

 

— Слабая… устала сильно. Щенок, видно, встал неправильно. Но ничего, милая, поможем тебе. Вместе справимся.

 

Анфиса стояла рядом, боясь пошевелиться, а в душе молилась — как могла, как умела. Она ни разу в жизни так не просила ни у Бога, ни у судьбы: «Только бы выжила, только бы…»

 

Бабка Дарья действовала спокойно, уверенно, руки у неё были тёплые, крепкие, но нежные. Она шептала что-то Майе, словно понимая, что та слышит. Через некоторое время в комнате повисло напряженное молчание.

 

И вдруг — тихий, почти неслышный писк.

 

— Есть! — воскликнула Дарья. — Один есть!

 

Анфиса зажала рот рукой, чтоб не закричать от счастья. Маленький мокрый комочек — первый щенок — лежал на тряпке, ещё слепой, но такой живой! А потом родился второй… и третий… Под утро их было пятеро. Маленькие, беспомощные, но такие драгоценные.

 

Майя лежала обессиленная, но счастливая. Она лизала каждого, тихонько подвывала — уже не от боли, а от облегчения. А Анфиса, вытирая глаза, шептала:

 

— Ты умница… ты сильная… Спасибо тебе, моя хорошая. Живи долго, слышишь?

 

Бабка Дарья, собираясь уходить, обернулась и тихо сказала:

 

— Бывает, что в доме — тишина, а потом вдруг такой писк, и всё наполняется жизнью. Сохрани эту тишину, Анфисочка. Она теперь с душой.

 

И в тот момент Анфиса поняла: дом стал другим. П

олным жизни. Полным надежды. Полным любви.

Прошло три дня.

 

Майя с трудом, но уже вставала и медленно подходила к своим детям, устраиваясь рядышком, чтобы дать им молока. Щенки пищали, тыкались носами в её бок, один даже пытался залезть на лапу — и Майя позволяла, только изредка слабо вздыхая. Анфиса наблюдала за этой картиной с таким трепетом, словно смотрела на чудо. В доме снова было тепло. Был смысл.

 

На кухонном столе стояли две миски — одна с тёплым бульоном для Майи, другая с творогом. Анфиса теперь готовила для собаки так, будто кормила собственного больного ребёнка. И каждый раз, когда щенок издавал писк — сердце её откликалось. Беспокойно, по-матерински.

 

На четвёртый день один щенок вдруг затих. Анфиса нашла его рано утром — он уже не дышал. Маленький, тёплый, словно только что уснувший. Она осторожно взяла его в ладони и долго сидела у окна, прижав к груди.

 

Майя не скулила. Только смотрела — долго и тяжело. Как будто понимала, как будто прощалась.

 

Анфиса тихо похоронила малыша у старой яблони. Без слов, без слёз. Только ветер прошелестел в ветвях, как будто тоже знал: жизнь — это не только рождение, но и потери. И всё же — это чудо, что она есть.

 

— Прости, крошка… — прошептала она. — Но спасибо, что пришёл хоть ненадолго.

 

Остальные щенки крепли. Один — бурый с белой грудкой — особенно часто залезал на маму, словно искал защиты. Второй был крошечным и тихим, третий — шумным и неугомонным. Анфиса уже давала им клички, пока про себя: Тишка, Звяка, Рыжик… А Майя смотрела на неё с тем самым взглядом, полным доверия и благодарности. Будто знала: её дети — в добрых руках.

 

Прошёл месяц. Весна пришла в деревню, растопив остатки снега. В саду пели птицы, а в доме Анфисы щенки уже щебетали на ножках, пытались грызть тапки и удирать в кладовку.

 

А как-то вечером, Анфиса села у порога с чашкой чая. Майя подошла, опустила голову на колени. Женщина провела рукой по её шерсти, и, не сдерживаясь, прошептала:

 

— Ты моя радость… Ты — не просто собака. Ты — сердце. Моё сердце.

 

Майя вздохнула, щенки возились где-то за печкой, а небо за окном светилось мягким розовым светом.

 

И в этот тихий, почти обыденный момент, Анфиса вдруг поняла: она больше не одна. И в этом доме — не просто жизнь. Здесь живёт любовь. Настоящая. Простая. Тёплая, как прикосновение шерстяного уха к ладони.

 

И б

ольше ей ничего не нужно.