— Сколько вам лет? — пластический хирург Вадим Александрович Платонов упёрся взглядом в красивое лицо Евы.

 

Она сморгнула, улыбнулась и скосила красивые глаза в сторону, потом прямо посмотрела на Платонова. Сколько он видел таких ужимок, растерянных взглядов и женских уловок в этом кабинете. Как только он спрашивал про возраст, женщины тут же вспоминали, что перед ними мужчина, молодой и привлекательный. Ева не стала исключением.

 

— А сколько бы вы мне дали? — игриво спросила она. Он строго смотрел на неё.

 

— Двадцать девять, — не моргнув глазом, соврала Ева. Почему-то тридцатилетний рубеж всегда пугает женщнин.

 

— Тридцать девять, если быть точным, — бесстрастно поправил её Платонов, из сочувствия скинув всё же два года.

 

— Вас не обманешь, доктор, — сказала Ева, оценив его такт.

 

— Зачем же вы пытаетесь обмануть меня? Я доктор, а не потенциальный жених. Мне ваш возраст нужен совсем для другого. Было бы вам на самом деле двадцать девять, вряд ли вы бы пришли ко мне. Вы хорошо выглядите для своего возраста. Я бы даже сказал, отлично. Многие женщины позавидовали бы вам.

 

— Вы страшный человек. Видите нас насквозь, как рентген, — Ева снова жеманничала.

 

— Это моя работа и опыт.

 

— Вашей жене повезло. Вы разбираетесь в женщинах и понимаете их.

 

Платонов хотел сказать, что пока не женат, но передумал.

 

— Так зачем вы пришли ко мне? Вы отлично выглядите и не нуждаетесь в пластике. Пока, во всяком случае.

 

От комплимента глаза Евы вспыхнули заинтересованностью.

 

— А какой ценой мне удаётся это, не хотите спросить? Да, у меня богатый муж. Мне доступны самые современные косметологические процедуры и средства, которые, кстати, немало стоят. Но я устала часами заниматься в тренажёрном зале, потом несколько часов лежать на столе у косметолога с масками и чудом средствами для омоложения. Я не живу, а стараюсь удержать время, молодость. Я устала, — повторила она.

 

— Так отпустите время. Пусть идёт, как идёт. В каждом возрасте есть свои преимущества. Не нужно казаться лучше и моложе, чем вы есть на самом деле. – Платонов одарил её одной из своих лучезарных улыбок.

 

— Вам легко говорить. Вы мужчина. Вам не нужно бороться с возрастом, считать по утрам морщины, калории и сидеть на бесконечных диетах. И всё ради фигуры и цвета лица. А кто нас толкает на такие жертвы?

 

— И кто? – подыграл ей Платонов. Ева ему нравилась. Была она искренняя, красивая, подвижная. С ней было легко.

 

— Под нож толкаете нас вы, мужчины. Да-да. Вы чувствуете себя более уверенными, если с вами рядом молодая и красивая женщина. Если она рядом, значит, вы того стоите. И чем старше вы становитесь, тем моложе женщин выбираете. – Ева усмехнулась, в уголках её рта застыла горестная складка, глаза погрустнели, но она все равно выглядела прекрасно.

 

— Я из провинциального маленького города. Мама работала на птицефабрике, как и отец. Потом фабрику закрыли, мама устроилась санитаркой в больницу, а отец пошёл работать в котельную. В нашем городе трудно найти работу. Была одна фабрика, да и ту закрыли. Отец пил, конечно. Я ненавидела такую жизнь, город, с детства мечтала уехать подальше, в Москву, мечтала стать артисткой. – Глаза Евы затуманились воспоминаниями.

 

Платонов её очень хорошо понимал. Он сам приехал в Москву из маленького провинциального города.

 

— В театральное училище я не поступила. Но меня с удовольствием взяли на работу. В ларёк на рынке. – Платонов видел, что признание далось ей нелегко. — Не буду вдаваться в подробности, как я выживала. Мне повезло. Меня заметила одна женщина. Я хорошо её обвесила, кстати. Она пригласила меня в дом моды. Не в такой, где модели ходят по подиуму, хотя и это бывало. Ну, вы понимаете. Там я познакомилась с моим будущим мужем. Я была молодая, отчаянная… — Глаза Евы снова затуманились. Платонов не перебивал.

 

— Он так влюбился, что сделал мне предложение. Я, конечно, приняла его. Меня не смутило, что он старше меня. Счастливый билет я всё же вытащила. У меня был муж, квартира в Москве, загородный дом, связи, деньги. Он давал мне всё, о чём я мечтала. Сбылись самые смелые мои мечты.

 

От первого брака у него есть сын, мой ровесник, живёт за границей. Муж больше не хочет детей. Я смирилась. Рестораны, наряды, поездки по миру. Такая жизнь мне нравилась. Вы правы, многие женщины завидовали мне. Я вырвалась из маленького провинциального города и не хочу туда возвращаться. – Ева вздохнула и немного помолчала.

 

— А три дня назад я зашла к мужу в офис. Просто так. Захотела сделать ему приятное. Он любит пончики. Знаете, такие сладкие, покрытые розовой глазурью. Купила парочку и стакан кофе.

 

Секретарши в приёмной не оказалось. Вернее, она была на своём месте, где ей и полагалось быть – в кабинете моего мужа. Не потрудились даже запереть дверь. Они не видели меня. Я ушла, оставив на её столе пончики и кофе. Это было ужасно. – Ева спрятала лицо в ладонях.

 

Платонов ждал, не перебивал. Он уже много раз слышал подобные истории в этом кабинете. Женщины поверяли ему свои тайны, как на исповеди.

 

Ева отняла ладони от лица. Её глаза остались сухими. Она позволила себе на мгновение снять маску уверенной в себе женщины. Такие не любят показывать свою уязвимость другим. Жизнь научила, что во всех ситуациях нужно «держать лицо».

 

— Я не была наивной, догадывалась, что у мужа есть и другие женщины. Но тогда я испугалась. Я поняла, что время идёт, я не молодею, а вокруг много молоденьких девушек с длинными ногами, готовыми на всё, чтобы занять моё место.

 

Все хотят денег. У них есть то, чего уже нет у меня – молодость. Вы правы, мне сорок. Я не могу соперничать с ними. Таким мужчинам, как мой муж, нравятся молодые, глупые и хорошенькие. Если ради одной такой он оставит меня, шанса на второй счастливый билет у меня уже не будет. К хорошему быстро привыкаешь. Я не хочу снова вернуться в ту жизнь, от которой я сбежала. Я лучше умру.

 

Платонова поразили её искренность и отчаяние.

 

— Вы могли бы взять и отказаться от Москвы, дома или квартиры, дорогой машины, работы, денег? Уехать в глушь, стать рядовым хирургом?

 

Платонов молчал. Ева и не ждала от него ответа. И так всё ясно.

 

— Хорошо. Вот вам список, каких специалистов нужно пройти, какие анализы сдать. Частично это можно сделать и в нашей клинике. Потом приходите ко мне.

 

Глаза Евы снова засветились. Она вскочила со стула с молодой лёгкость, но и с достоинством.

 

— И всё же подумайте ещё раз. Любая операция – это риск, тем более, на лице. Скажите, ваш муж в курсе, что вы хотите сделать? Ева на мгновение замерла. Словно вопрос Платонова застал её врасплох — хотя, по сути, она ожидала его.

 

— Нет, — наконец сказала она, чуть приподняв подбородок. — Он считает, что я идеальна. Или делает вид, что считает. А я устала быть «идеальной». Я хочу снова чувствовать себя живой, желанной, нужной… хотя бы самой себе.

 

Она говорила спокойно, но Платонов уловил в голосе ту натянутую нить, которая рвётся не сразу, а лишь под тяжестью накопленного молчания.

 

— Ева, — он мягко произнёс её имя, — вы уверены, что это — путь к себе, а не от себя?

 

Она опустила глаза. Лицо её будто потускнело, но голос стал твёрже:

 

— Я уверена только в одном: если я ничего не изменю, однажды проснусь утром и не узнаю себя в зеркале. Я хочу контролировать перемены, а не быть их жертвой.

 

Платонов кивнул. Он видел перед собой не просто очередную клиентку, жаждущую «омоложения». Он видел женщину, идущую по краю — не внешности, нет — жизни. Её страх был не в морщинах, а в пустоте, которая может остаться, если исчезнет смысл.

 

— Мы сделаем всё, чтобы это было безопасно, — сказал он. — Но вы должны знать: никакая подтяжка не сможет вернуть то, чего нет внутри. Мы можем изменить лицо, но не боль в сердце.

 

— А если боль — это единственное, что ещё говорит, что я живая? — тихо прошептала она.

 

Наступила тишина. Та редкая, хрупкая тишина, в которой неуютно, но честно.

 

— Вы не обязаны отвечать сейчас, — сказал он, вставая. — Возьмите время. Поживите с этим решением. Я хирург, но иногда лучшая операция — это та, которую не делают.

 

Ева посмотрела на него. Долго. В её взгляде смешались благодарность, грусть и лёгкий укол надежды. Потом она взяла список, аккуратно сложила его и положила в сумочку.

 

— Спасибо, доктор. Вы хороший человек. Даже если скрываетесь за маской профессионала.

 

Она развернулась и пошла к выходу, оставляя за собой лёгкий аромат дорогих духов и ощущение чего-то недосказанного. Платонов смотрел ей вслед и думал: а сможет ли кто-нибудь когда-нибудь вернуть ей не молодость,

а веру в себя?

 

Он знал, она ещё вернётся. Не за новой внешностью — за новым взглядом на себя.Продолжение и финал — как в реальной жизни

 

Прошло почти два месяца. Ева не появлялась. Платонов несколько раз вспоминал её — не как клиентку, а как женщину, оставившую в его кабинете ощущение тревоги и… одиночества. Но он знал: если она не вернулась — значит, или нашла иной путь, или окончательно сдалась.

 

А потом, в один из обычных дней, он увидел её в коридоре клиники. Без макияжа, в простой блузке, с собранными в пучок волосами. Она выглядела уставшей, но… спокойной.

 

— Добрый день, доктор, — сказала она и едва заметно улыбнулась.

 

— Ева. Рад вас видеть.

 

— Я пришла не за операцией, — поспешила она сказать. — Просто хотела поблагодарить вас.

 

— Значит, вы приняли решение?

 

Она кивнула.

 

— Да. Я ушла от мужа.

 

Платонов молчал. Он не знал, что сказать. Не потому что осуждал, а потому что понимал: на такое решиться трудно. Очень.

 

— Я сняла небольшую квартиру, устроилась работать в одну галерею. Там ничего не платят, но я наконец чувствую, что дышу. Без ролей. Без иллюзий. Без страха быть покинутой.

 

— Вам не страшно?

 

— Страшно. Но впервые за долгое время я просыпаюсь утром и не чувствую себя пустой. Я не знаю, что будет дальше. Может, ничего хорошего. Но теперь у меня есть я. — Она улыбнулась чуть печально, но с достоинством.

 

— Вы очень смелая, Ева.

 

— Нет, доктор. Я просто больше не хочу прятаться. Ни под макияжем, ни под пластикой, ни за чужими деньгами. И знаете… впервые я чувствую, что выгляжу на свой возраст. И это неплохо.

 

— Это прекрасно.

 

Они попрощались. Без намёков, без флирта. Просто — как два человека, которые оказались рядом в важный момент.

 

А спустя пару месяцев Платонов увидел её снова. На афише новой выставки в той самой галерее. Фотография была чёрно-белой, очень простой, но в её взгляде была сила. Настоящая. Не молодость, не красота. А зрелость. И принятие себя.

 

Он стоял у витрины и думал: иногда самая главная операция — это вырезать из себя страх. Без наркоз

а. Без швов. Но с надеждой.