— Твоя беременная любовница звонила. Передала привет! — бросила Ирина в пространство, не отрываясь от плиты, где на сковородке шкворчало что-то привычное, будто давно знакомое, как их совместная жизнь. Андрей замер на пороге кухни. Двадцать лет — целая жизнь — пронеслись перед глазами за одно мгновение. Ключи выскользнули из его руки, упали на пол, звякнув противным металлическим звуком, который словно врезался в тишину. — Что ты несешь? Какая любовница? — голос его дрогнул, выдавая все страхи и метания последних месяцев. Он чувствовал, как земля уходит из-под ног. — Алиса. Твоя помощница, кажется? — наконец повернулась Ирина, скрестив руки на груди. — Молоденькая такая, двадцать пять лет. Говорит, уже четвертый месяц. Поздравляю, папаша! В её глазах стояла такая боль, что Андрею захотелось провалиться сквозь землю. Или проснуться. Да, точно — проснуться и понять, что это всего лишь кошмар. — Ира, я всё объясню… — начал он, но слова застряли в горле. — Объяснишь? — она хрипло рассмеялась. — Что именно ты объяснишь, Андрюша? Как «развлекался» со своей секретаршей, пока я бегала по врачам, пытаясь забеременеть? Или как врал мне, говоря, что задерживаешься на работе? Сковородка на плите зашипела, и запах подгоревшего мяса заполнил кухню. Ирина машинально выключила газ, будто это могло остановить и всё остальное — боль, горечь, предательство. — Знаешь, что самое паршивое? — её голос упал до шепота. — Я ведь догадывалась. Все эти твои «совещания», поздние звонки, командировки… Но верила. Как дура, верила! — Ирочка, послушай… — Андрей шагнул к жене, но она резко выставила руку, словно огораживая себя невидимой стеной. — Не подходи! — в её глазах блеснули слезы. — Господи, как же противно… Двадцать лет коту под хвост! — Перестань, — он попытался взять себя в руки, но голос дрожал. — Давай спокойно поговорим. Это всё… сложно. — Сложно? — Ирина снова рассмеялась, но в этом смехе слышались рыдания. — Что тут сложного? Ты завёл молодую любовницу. Она залетела. А я… — голос сорвался, — я просто старая бесплодная кукушка, да? — Не говори так! — он всё же шагнул вперёд, попытался обнять её. — Ирина вывернулась из его рук, словно обожженная. В следующую секунду хлесткая пощечина разорвала тишину кухни. — Убирайся, — прошептала она, голос её дрожал. — Убирайся к своей… к ней. Раз уж она смогла дать тебе то, чего не смогла я. — Ира… — ПОШЁЛ ВОН! — она схватила со стола солонку и швырнула в него. Андрей отшатнулся, соль рассыпалась по полу, белые кристаллы блеснули в свете лампы. «Плохая примета», — мелькнуло в голове. — Я позвоню, — пробормотал он, пятясь к двери. Ирина молча отвернулась к окну. Её плечи мелко дрожали, словно от холода, хотя на улице было тепло уже давно. Уже в прихожей, торопливо натягивая пальто, он услышал приглушённые рыдания. Рука замерла на дверной ручке. Но что он мог сказать? Чем оправдать предательство? Хлопнула входная дверь. В опустевшей квартире стало оглушительно тихо. Только тикали настенные часы — свадебный подарок его родителей. Двадцать лет тикали. Размеренно отсчитывали секунды их совместной жизни. Ирина медленно опустилась на кухонный стул. Взгляд упал на рассыпанную соль. «Говорят, это к несчастью», — подумала она и вдруг истерически рассмеялась. Будто без примет было непонятно, что её жизнь только что рассыпалась, как эти белые кристаллы на тёмном полу. Телефон в кармане халата завибрировал. Ирина достала его трясущимися руками. СМС от незнакомого номера: «Простите. Я не хотела, чтобы всё так вышло. Алиса». — Сучка, — прошептала Ирина, сжимая телефон до боли. — Маленькая дрянь… За окном начинал накрапывать дождь. Первые капли застучали по карнизу — будто кто-то играл грустную мелодию на невидимом ксилофоне. Ирина встала, машинально взяла веник и совок. Пока собирала рассыпанную соль, в голове крутилась дурацкая мысль: «А ведь я даже не спросила, кого она ждёт — мальчика или девочку…» Она остановилась, сжав совок в руке. Соль, дождь, тиканье часов — всё это сливалось в один непрерывный поток, как будто жизнь теперь существовала только в этих мелочах. А больше ничего не осталось. Андрей сидел в машине, припаркованной возле дома Алисы, и тупо смотрел в телефон. Пятнадцать пропущенных от матери — это Ирина, конечно, позвонила свекрови. Та всегда души не чаяла в невестке. — И что теперь? — спросил он у своего отражения в зеркале заднего вида. Помятый мужик сорока пяти лет смотрел на него осуждающе. Телефон затрепыхался в руке. “Алиса” — высветилось на экране. — Да, малыш… — Ты где? — её голос дрожал, словно она вот-вот расплачется. — Я так испугалась… Она такая страшная была! — Кто? — не понял Андрей. — Твоя жена! Приходила ко мне на работу, устроила сцену… — Что?! — он резко выпрямился. — Когда? — Час назад… — Алиса всхлипнула. — Орала на весь офис, что я разбила вашу семью. Швырнула мне в лицо какие-то бумаги… Андрюш, это были результаты её обследований. На бесплодие. Он со стоном уронил голову на руль. — Я не знала… — продолжала Алиса. — Правда не знала, что у вас не может быть детей. Думала, просто не хотели… “А я-то знал, — пронеслось в голове. — Знал и всё равно…” — Приезжай, — попросила она. — Мне страшно одной. — Уже еду, — коротко бросил он… …Но он не сдвинулся с места.

 

Руки дрожали, как после сильного мороза. В голове гудело, как в самолете, когда не успеваешь проглотить и уши закладывает. Андрей смотрел в мутное стекло, за которым мир расплывался под струями дождя, и чувствовал: он не может поехать к Алисе. Не сейчас.

 

Он завёл машину, но не поехал. Только включил обогрев, как будто тепло могло согреть то, что внутри уже давно остыло.

 

 

—

 

Ирина сидела у окна, сжимая в руках чашку с остывшим чаем. Никаких слёз уже не было. Только пустота. Не та, что приходит после ссоры. А глубокая, ледяная — как в могиле. Покой. Больной, мёртвый покой.

 

На кухонном столе лежал альбом — их свадебные фото. Открыла случайную страницу: Андрей, молодой, счастливый, она — в фате, немного испуганная, но улыбающаяся. Она ещё тогда верила, что любовь — это навсегда. Верила, что ради неё можно всё выдержать: годы, болезни, трудности.

 

А потом верила, что у них всё ещё впереди. И ждала. Пока он врал.

 

Телефон снова завибрировал. «Мама» — высветилось на экране. Ирина сбросила вызов. Потом еще один. И еще. Она не хотела слышать ни слов утешения, ни проклятий. Ничего. Просто тишины. Только тишины.

 

 

—

 

Андрей медленно вышел из машины. Дождь лил как из ведра. Но он не чувствовал холода. Просто шёл — не к Алисе, не домой, никуда. Просто шёл, как будто мог уйти от самого себя.

 

На автобусной остановке, под навесом, сидел старик с палкой. Он посмотрел на него и вдруг сказал:

 

— Мокрый, как щенок. Бросили?

 

Андрей не ответил. Только кивнул.

 

— Ну и дурак, если дал себя бросить, — продолжил старик. — А если сам ушёл — ещё больший дурак. Сколько тебе лет-то?

 

— Сорок пять.

 

— А выглядишь на все шестьдесят. Жена?

 

Андрей снова кивнул.

 

— А детей у вас нет?

 

Он не успел ответить. Слова застряли. Старик посмотрел внимательнее:

 

— Значит, кто-то был моложе, красивее и беременнее?

 

Андрей не выдержал и засмеялся. Горько, хрипло.

 

— Угадали.

 

— Да не я угадал. Жизнь у всех одинакова. Только выводы делают по-разному. Одни возвращаются, другие нет.

 

— А стоит ли?

 

— Если хочешь — иди. Если есть к кому — иди. А если любишь — молчи и делай. Без слов. Слова теперь ничего не стоят.

 

 

—

 

Через час он стоял у дверей. Дождь давно закончился, но он всё ещё был мокрым — не снаружи, внутри. Стукнул в дверь.

 

Тишина.

 

Потом шаги.

 

Дверь приоткрылась. Ирина.

 

— Забыл что-то?

 

— Я… — он хотел говорить, просить, объяснять. Но ничего не вышло.

 

Она стояла молча. Смотрела на него — уставшими, выжженными глазами.

 

— Прости, — только и сказал он.

 

Долгая пауза.

 

— Поздно.

 

Он кивнул.

 

— Я знаю.

 

— Что тебе нужно?

 

— Посмотреть на тебя. Ещё раз. И, если сможешь… простить. Не сегодня. Не завтра. Просто… когда-нибудь.

 

Она ничего не ответила. Только закрыла дверь. Не хлопнула — тихо, почти нежно.

 

А он остался стоять. За дверью. За всем, что было его жизнью.

 

Соль всё ещё хрустела под ногами на кухне.

 

А часы — тикали.

ФИНАЛ

 

Прошла неделя.

 

Ирина жила как в тумане. Дни сливались в один бесконечный серый ком — завтрак, тишина, попытка работать из дома, ужин в одиночестве. Телевизор работал фоном, но она не слышала, что в нём говорят. Соседка пару раз звонила, предлагала сходить в кафе или на прогулку. Ирина вежливо отказывалась.

 

Вечером, открыв почтовый ящик, она нашла конверт. Почерк — знакомый. До боли. Тот, что подписывал ей открытки каждую годовщину. Сначала хотела выбросить. Но рука дрогнула.

 

Она открыла.

 

“Ирина,

Не жду, что ты простишь. Я бы сам себя не простил.

Я хотел тепла — а разрушил дом. Хотел быть нужным — и стал никому не нужным.

Ты была всем. Даже когда молчала. Даже когда страдала.

Я всегда знал, что ты сильнее. А теперь вижу — сильнее, чем я заслуживал.

Если ты когда-нибудь сможешь… просто скажи мне, как ты.

Я буду ждать. Не ради себя. Ради того, что у нас было.

Андрей.”

 

Ирина перечитала письмо трижды. Потом положила обратно в конверт и оставила на подоконнике, рядом с засохшей фиалкой. Всё внутри было натянуто, как струна — но не рвалось. Просто… молчало.

 

 

—

 

Андрей жил на съёмной квартире. Алиса писала каждый день, но он почти не отвечал. Да, он навещал её пару раз, приносил фрукты, платил за анализы. Но между ними — пустота. Не от злобы, нет. От осознания: это был побег, ошибка, иллюзия спасения.

 

Он не хотел быть с ней. Не теперь. Не так.

 

Однажды вечером, в кафе у офиса, он услышал по радио старую песню — ту, что играла на их свадьбе. Он встал и вышел, не расплатившись. Просто не мог дышать.

 

 

—

 

Через месяц.

 

Утро. Осень уже в самом разгаре. Листья падают тяжело, как сожаления.

 

Звонок в дверь.

 

Ирина отрывается от книги. Открывает.

 

На пороге — Андрей. Постриженный, похудевший, с синими кругами под глазами. В руках — термос и контейнер.

 

— Я… не клянчить прощения, — сказал он. — Принёс борщ. Твой рецепт. Получилось хуже, конечно… Но горячий.

 

Она молчала.

 

— Ты не обязана. Просто… я всегда возвращался домой. А теперь — домой нельзя. Поэтому хотя бы борщ.

 

Молчание. Долгое.

 

Потом она отступила в сторону.

 

— Входи. Борщ не выкидывают.

 

Он прошёл в кухню. Поставил сумку. Сел, опустив взгляд.

 

— У меня будет ребёнок. Я не прошу тебя принять это. Но я… хочу быть человеком, которого ты однажды не станешь стыдиться.

 

Ирина поставила перед ним тарелку. Села напротив. Смотрела. Долго.

 

— У нас не будет “как раньше”, — сказала она тихо. — Но, может, будет что-то… другое. Медленное. Настоящее.

 

Он кивнул. На глаза навернулись слёзы.

 

— А фиалку я спасла, — вдруг добавила она. — Представь, ожила. Хоть кто-то.

 

Они сидели в тишине, и впервые за долгое время она не была мучительной.

 

Часы на стене продолжали тикать.

 

Но теперь — не отсчитывая боль. А измеряя новое время.

Не сразу, не с надеждой. Но с возможностью.