— Ты будешь служанкой в моём коттедже, — объявил мне отчим, но он не знал, что я собираюсь отобрать все его деньги

 

— Не жди, что будешь здесь жить как у Христа за пазухой, — голос отчима резал тишину, словно нож. — Твоя мать умерла, и с её уходом закончились все твои привилегии.

 

Я стояла в прихожей дома, который когда-то считала своим, сжимая ручку старого чемодана. За три года отсутствия я стала здесь чужой.

 

Геннадий Павлович возвышался передо мной — массивный, с тяжёлым взглядом человека, для которого власть была не просто привычным состоянием, а образом жизни.

 

— Мне нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями. Сейчас у меня трудный период, — мой голос звучал тише, чем хотелось бы.

 

— Собраться с мыслями? — он скривился в подобии улыбки. — В моём доме я решаю всё, Анастасия. Если остаёшься, то будешь работать. После смерти матери всё принадлежит мне. Каждый гвоздь, каждый метр земли.

 

За его спиной виднелась гостиная — мамина гордость, украшенная вышивками и фотографиями в берёзовых рамках.

 

На комоде её улыбающееся лицо среди цветов теплицы, которую она построила своими руками, превратив в дело всей своей жизни.

 

— Если решишь остаться, — продолжил он, снимая дорогой пиджак и бросая его на антикварное кресло, — будешь выполнять обязанности прислуги. Готовить, убирать, стирать. Как положено.

 

В его интонации чувствовалось удовольствие от собственной власти.

 

— Прислуги? — эхом повторила я, чувствуя, как щеки начинают гореть.

 

— Именно, — он направился на кухню и достал из холодильника бутылку «Шато Марго» — вина, которое мама берегла для особенных случаев. — Твоя комната наверху осталась нетронутой. Располагайся. Завтра получишь список дел.

 

Я поднялась по лестнице, где каждая ступенька хранила воспоминания о том, как мы с мамой смеялись, пробегая мимо друг друга.

 

Моя комната действительно застыла во времени: кровать с лоскутным покрывалом, книжные полки с русской классикой, письменный стол под окном, выходящим в сад.

 

Сев на край кровати, я смотрела на свои руки — огрубевшие от работы, с обломанными ногтями. Руки двадцатипятилетней женщины, потерявшей всё: работу в престижном издательстве, квартиру, отношения с Максимом, который назвал нашу связь «прекрасной ошибкой».

 

В голове всплывали слова мамы, произнесённые спокойно, будто это был обычный разговор: «Всё будет твоим, Настя. Я оформила документы». Это было за месяц до её смерти. Она боролась с болезнью, но продолжала работать до последнего дня, как капитан, не покидающий свой корабль.

 

Мы сидели в саду под старой яблоней, пили морс из смородины, и она говорила так буднично: «Дом, земля, бизнес — всё по закону твоё». Я тогда только отмахнулась — мама казалась вечной. Через четыре недели её сердце, изношенное годами труда, не выдержало.

 

Я примчалась из города, но увидела лишь её безмятежное лицо.

 

Теперь, полгода спустя, я вернулась в дом, который стал символом моего поражения. Без денег, без перспектив, с пустотой внутри и растущим подозрением, что дела после её смерти развивались слишком быстро и странно.

 

Бизнес, дом — всё мгновенно перешло к Геннадию Павловичу, которого мама всегда держала на расстоянии, несмотря на общую фамилию.

 

С улицы донёсся звук подъезжающего автомобиля. Я подошла к окну. Чёрный «Рендж Ровер» остановился у крыльца.

 

Из машины вышли двое: первый, в дорогом костюме, активно жестикулировал, что-то объясняя отчиму. Второй молча держал кожаную папку.

 

Они вошли в дом, и вскоре из кабинета отчима послышались приглушённые голоса. Я бесшумно спустилась по лестнице. Старая половица предательски скрипнула, но разговор не прервался.

 

— …земля под теплицами теперь полностью в моём распоряжении, — самодовольно заявил отчим. — Переговоры с застройщиками можно начинать уже завтра.

 

— А документы на наследство? — спросил гость. — Всё чисто с юридической точки зрения?

 

— Абсолютно, — рассмеялся отчим. — Кто будет копать? Дочь? Да она даже не помнит, какие бумаги подписывала.

 

Кровь з

астучала в висках. Бумаги? Я ничего не подписывала…

Я вжалась в стену, стараясь не издавать ни звука. Сердце грохотало в груди, как барабан на войне. Геннадий Павлович солгал. И не просто солгал — он подделал документы. Отнял у меня всё, что мать оставила мне. Но теперь у меня был шанс. Шанс всё изменить.

 

На цыпочках я вернулась в свою комнату. Внутри кипело — страх, злость, решимость. Я достала из чемодана блокнот, где еще в университете делала записи по праву наследования. Смешно, но я знала, как оспариваются поддельные завещания. Тогда мне казалось, что это знания на чёрный день. Вот он, день этот, и наступил.

 

Наутро я не пошла на кухню. Не стала стирать, не приняла роль служанки. Вместо этого я поехала в город, к нотариусу, у которого мама оформляла бумаги. На счастье, он всё ещё работал. Старик с внимательными глазами вспомнил маму сразу.

 

— Да, Анастасия. Всё было оформлено на вас. Ваша мама настояла на полной прозрачности. Вы — единственная наследница. — Он замолчал и нахмурился. — Но затем пришёл ваш отчим. Принёс новое завещание. Якобы подписанное вами, где вы отказываетесь от всего. Я посомневался, но документ был нотариально заверен — не у меня.

 

— Я ничего не подписывала, — прошептала я.

 

— Тогда это преступление, — твёрдо сказал он. — И у вас есть право бороться. Даже долг.

 

Так началась моя борьба.

 

Следующие недели я провела в архивах, у юристов, собирая доказательства. Я нашла старого юриста мамы, переписку по электронной почте, даже видеозапись, где мама говорит: «Настя, это всё будет твоё». Но главным стал анализ подписи. Экспертиза показала — документ, представленный отчимом, был фальсификацией.

 

Суд длился недолго. Геннадий Павлович пытался выкручиваться, обвинял меня в алчности, манипуляциях. Но когда судья зачитал решение, он побледнел:

 

— Ввиду установленных фактов мошенничества и подделки документов, имущество возвращается законной наследнице — Анастасии Валерьевне…

 

Я не плакала. Не радовалась. Просто стояла, сжимая пальцы в кулаки. Это была не победа — это было возвращение правды.

 

 

—

 

Прошёл год.

 

Я стояла в саду под той самой яблоней. В руках — чашка с тёплым морсом из чёрной смородины. Теплица снова ожила. Я восстановила мамин бизнес, наняла старых сотрудников, вернула им честную зарплату.

 

По вечерам я писала — роман о женщине, которая потеряла всё, но нашла себя.

 

Иногда в сад заходят дети из соседнего приюта. Мы с ними сажаем цветы, рассказываем истории. Один мальчик, Ваня, подошёл ко мне и спросил:

 

— Тётя Настя, а это правда, что у вас был злой отчим?

 

Я улыбнулась, поглаживая его по голове.

 

— Был. Но теперь у меня есть ты.

 

И в этот момент я поняла — я вернула не просто дом. Я вернула себе душу. И, может быть, именно это мама и завещала мне — не стены, не з

емлю, а силу жить, несмотря ни на что.