– Ты… Ты…, – Ольга, раскрасневшаяся и взволнованная, ухватилась за косяк, наклонилась, чтоб глотнуть воздуха, – Ты знаешь … Пашка вернулся, – выдохнула.

 

Она тяжело дышала, бежала перепрыгивая кочки, легко, как молодая козочка, перемахивая через все преграды – так хотелось первой взглянуть на реакцию Надежды. Бежала по берегу реки, так было скорей – дома их задами выходили к реке. Но перед избой подруги Надьки стежка подымалась в гору, и ей не хватило дыхания.

 

Надя била по столу тесто. Она выслушала Ольгу не шевелясь, а потом вдруг начала шлепать тесто о стол дальше.

 

Ольга вытаращила глаза.

 

– Надь, так ты знала чё ли? Он писал тебе?

 

Надежда глянула на нее сердито.

 

– Чего это знала?

 

– Ну, ну то, что-о…

 

Надежда бухнулась на табурет.

 

– Скажешь ты или нет! Тянет и тянет… Чего там?

 

– Так ведь не один он приехал. Жену привез, – быстро пробубнила Ольга.

 

Надя перевела глаза на окно, посмотрела куда-то вдаль, выше шиферной крыши коровника, молча поднялась и продолжила катать тесто.

 

Ольга только сейчас вдруг поняла, какое это большое горе для подруги. Она догадывалась, что меж Надькой и Пашкой происходило что-то неладное, но не хотела даже верить. Три года Надежда ждала его из армии. Все знали, что она – Пашкина невеста. Считали, что приедет он – и свадьба. Надюха с матерью Пашиной уж до того близки стали, что та ее дочкой зовёт. А тут…

 

Ольга стянула ботинки с налипшими травинами, прошла, села на скамью у печи.

 

– Надьк, она страшненькая. Где только выискал такую, – тихонько сказала Ольга.

 

– Мне все равно, – нарезая тесто на одинаковые кругляшки, сжатыми губами ответила Надя.

 

– Ага. Маленькая, худюшшая, волосы подрезаны, как у мальчонки нестриженного, а пальтишко куцее. Вместо платка – блин на голове. Как его – баретка.

 

– Мне все равно, – твердила Надежда.

 

Ольга не выдержала, резко пересела за стол, чтоб быть лицом к подруге и затараторила в сердцах:

 

– Как же! Как же он так! Ты ждала, ты вон даже на танцах встороночке. Все ведь знали – ждёшь! А он! А он скотина последняя после этого, Надь! Ведь три года, три года… Могла б уж замужем быть давно!

 

– Могла бы, – Надежда опять посмотрела вдаль, подумала о своем.

 

– Да… Помню, как артист-то за тобой ходил! Чего, не помню что ли? В городе б жила королевой. А ты вот… А он… Скотина – Пашка.

 

Надежда молча месила кругляшки теста. Месила жёстко, напористо, давя кулаком, как будто тесто и было виновато в ее беде.

 

Оля ещё что-то говорила, вспоминая преданность подруги жениху, а Надя все месила.

 

– Надь, чего делать-то? – закончила Оля, во все глаза глядя на Надежду.

 

– Ничего. Хорошо все. Женился же, пусть живёт.

 

– И ты хочешь вот так им простить? Вот так вот и простить этого гада? Я б ему… я б ему… Я б ему глаза повыцарапывала. И этой подорве заодно!

 

– Она-то тут при чем?

 

– Как это не при чем? Как не при чем-то? А то не знают они там, в армиях этих, что парней дома девки ждут! Знают все прекрасно. Только и думают, как увести, стервы! Нельзя так оставлять это, Надьк, нельзя! Доказать ей надо, что нельзя так. Ведь не сравнить даже вас. Ты и она… да рядом не поставишь. Вот и надо помочь ему разобраться, чтоб бежала она отсель, аж пятки шоб сверкали… А тетя Шура как любит тебя, а… Мать говорит, что к Зиновьевым прибегала, еле успокоили.

 

– Ох, да. Жаль тетю Шуру-то…

 

– А тебя не жаль? Себя тебе не жаль? Ну вот что… Ты б поплакала, а то зажалась вон. Хоть бы Колька твой прибежал что ли. А где он?

 

– Да с пацанами на речке, рыбу ловят.

 

– Нельзя тебе одной-то. Никак нельзя. Я побегу, а то у меня там дядь Гена кормушки сбивает, мать помогать велела. Но ты не бойся, мы придумаем чего-нибудь. Прибежит к тебе, как миленький.

 

– Не надо мне…

 

– Ну, ну…ладно-ть. Отойдешь чуток, там и решим.

 

Ольга натянула боты и умчалась. Надежда подумала, что ни к какому дядь Гене она не побежала. К Таньке, наверняка, новость обсуждать.

 

Надя вымыла руки, зашла в зал и с глухим рыданием бросилась на подушки, сминая в руке жёсткие тюлевые накидушки. Было так больно…

 

 

—

 

Весть о том, что Пашка Богатинов вернулся из армии с женой, разлетелась по улицам, а потом и по всему селу. К избе Богатиновых потянулись родственники и знакомые. Захлопала калитка, впуская и выпуская гостей, зазаглядывали кумушки-соседки, прибегали к Пашке друзья.

 

Пришла и осталась в избе жена старшего Пашкиного брата Наталья с сынишкой. Она с тоской поглядывала на удрученную мать.

 

Зоя от такого скопления людей растерялась.

 

В дом зашла она со светлой улыбкой. Паша решил сделать матери сюрприз – о своем приезде сообщил, а вот о том, что приедет не один, ни написал. Да и день точный родня не знала.

 

И мать на пороге никак не могла понять – что это за девушка? По дороге сын кого повстречал что ль? Уйдет сейчас… Она улыбалась, охала, обнимала сына, что-то говорила, кивала, пока отчётливо не услышала:

 

– Мам, Зоя – жена мне. С нами жить будет.

 

– Кто? – переспросила Шура в замешательстве.

 

– Жена. Мы поженились, мам, – Пашка сиял улыбкой.

 

Шура плетьми уронила руки и долго, не мигая, глядела на смущенную Зою. А Зоя глубоко вздохнула, посмотрела на Пашу в поиске подсказки – как быть? Обнимать, вроде, уж неправильно будет. Молчать – неловко.

 

– Здравствуйте, а мы Вам подарок привезли, – ляпнула Зоя первое, чего пришло в голову.

 

– Вот те и подарок! – вздохнула мать, имея в виду, конечно, не то, что лежало в чемодане.

 

Пашка занёс чемодан в большую комнату, показал Зое на кровать в закутке за шкафом, бросил на нее чемодан, сказал, что это их постель. Зоя присела рядом с чемоданом, открыла его и тут же закрыла. В дом уж приходили люди.

 

– А ну-ка, Пашка! Покажись! Ооо! Возмужал-то! Давай в бригаду к нам! А где ж жена? А ну, показывай! Говорят, меньше воробья, – раздалось с кухни.

 

Зоя заправила короткие волоски за уши, посмотрела в большое зеркало, висящее на стене, вышла на кухню. Она, и правда, была немного другой. Не такой, как местные женщины.

 

Крупный мужчина стоял посреди небольшой кухоньки, загромождая почти всё пространство.

 

– Здравствуйте, – поздоровалась Зоя, скромно стоя за его спиной.

 

Он обернулся:

 

– Эх, курячье вымя! И верно – воробей. Ну, здорово, здорово! – и на лице явное разочарование.

 

– Хорошего понемногу, – отшучивался Павел, – Садитесь, дядь Вась.

 

Потом заходил ещё народ. Зоя была в спортивных штанах, закрученных чуть ниже колена, в простой кофточке, которую надела в дорогу. Оделась так, как одевалась в дорогу всегда, когда ездили они в институте в поездки, ходили в походы.

 

– Наверное, надо переодеться, – шепнула она Пашке, – А то, прям, смотрины какие-то, а я…

 

– Так переоденься…

 

Зоя прикрылась в комнате, открыла чемодан, выбирая платье. Все ее богатство уместилось в него. Нарядов у нее практически и не было. Выбрала самое лучшее –светло-серое платье с отложным воротничком. Но только стащила с себя штаны, как в комнату зашла Наталья, невестка Паши.

 

– Я это, не стесняйся, – она бухнулась рядом на кровать, – Чего тут у тебя? – заглянула в чемодан, – О, сорочка милая, подаришь?

 

Эта сорочка очень нравилась Зое. Это было единственное ее красивое белье.

 

– Берите. Только…

 

– А да… Мала будет, совсем крохотная. А ещё чего есть? – она бесцеремонно пошарила в белье Зои, – Вот этот платок ничего.

 

– Нравится? Возьмите.

 

В комнату без стука забежал сын Натальи, мальчик лет пяти. Зоя скорей натянула на себя платье.

 

– Так это и все твое приданое? – спросила Наталья.

 

– Какое приданое? Я уж думала, это пережиток, – Зоя не знала, куда можно убрать штаны, подвинула к себе чемодан, засунула вещи туда.

 

– Приданое – не пережиток. Приданое каждая девка копит. А тебя чего, мать не научила?

 

Мальчонка высунулся в кухню, где сидели очередные гости и громко констатировал:

 

– А у Пашкиной жены даже приданого нет. Вот!

 

– Я думаю, меня Паша не за приданое полюбил, – уже насупилась Зоя.

 

– Да ну, а за что ж тогда? Может скажешь, – смеялась Наталья, но незлобливо, – Чего суешь-то в чемодан, вон же шкаф.

 

Она смело открыла шкаф, подоставала белье с полок, сгружая все на кровать.

 

– Давай, перетащим это в материну комнату. Пусть решает – куда. А вам с Пашкой шкаф нужен. Потом может и свой купите.

 

И они понесли тяжёлые кипы в маленькую горницу.

 

Шура ахнула:

 

– Это чего это?

 

– Шкаф освобождаем для молодых, – неся тяжёлую кипу, буркнула Наталья.

 

– Здрасьте, не успела заселиться, уж… Паш, чего это жена твоя тут командует? – сдвинула брови Шура. И не столько жаль было шкафа, сколь – не дело это: дом полон гостей, а они белье таскают.

 

Зоя попыталась объяснить, что это не она, но за общим гулом ее не услышали.

 

Сели к столу, подняли рюмки за Пашкину демобилизацию, за возвращение. О Зое вообще не говорили, будто была она тут случайным незваным гостем. Паша почувствовал ее неловкость и проговорил:

 

– А давайте выпьем за мою жену – за Зою.

 

– Будьте счастливы вместе! – проговорил дед Анисим, спеша опрокинуть рюмочку.

 

Остальные промолчали. Мать вытерла губы фартуком и вздохнула. Пашка выпил и навалился на закуску.

 

– Ну, расскажи, откудова ты будешь? – спрашивала полная тётушка соседка.

 

– С Мурманска. Там с Пашей и познакомились.

 

– А познакомились как?

 

– А мы к ним на судно с агитбригадой приезжали. Я – комсоргом курса была. Вот и…

 

– А родители твои кто?

 

– Нету. Я в детдоме выросла, под Мурманском.

 

Шура нахмурились ещё больше, вздохнула, переглянулась с Натальей.

 

Удружил Пашка! Ох, удружил!

 

 

—

 

В плотницкую бригаду Пашка пошел с неохотой. Согласился лишь до весны, пока машин нету. А потом даже обрадовался – изба материнская требовала ремонта, а плотнику всегда легче, где нужную лесину найти, с парнями договориться о помощи.

 

Начал мечтать Паша и о своем доме, потому что у матери с Зоей не ладилось. Поначалу Зойка изо всех сил старалась освоить незнакомый ей сельский быт, а сейчас уж и она охладела.

 

– А зачем, Паш? Если все равно, чтобы я не сделала, все не так. Хлеб испекла – кислый, двор почистила от снега – кривой, курей и тех неправильно кормлю. А если блинов напекла – «печево, а поесть нечего».

 

– Да ладно тебе, не обижайся на мать. Она привыкла ж сама да сама. Чего вам делить-то? А, кстати, чего ты ее мамой-то не зовёшь?

 

Зоя пожимала плечами. Никого и никогда не называла она этим словом. Ей и года не было, когда мама погибла в экспедиции во время снежного бурана. Шла на метеостанцию, чтоб передать информацию о надвигающемся бедствии, и ее, такую же маленькую и хрупкую, какой была и Зоя, сбил снежный вихрь, утащил на льды. Вскоре от горя померла бабушка, не оправилась. А Зоя попала в дом малютки в Кандалакшу. А потом уж оказалась в Мурманске.

 

Их детдом был один из лучших. Добрые воспитатели, отличные учителя в школе. Она прекрасно училась, легко поступила в педагогический – хороший пример был перед глазами. Была всегда активна по комсомольской части. Общественная работа, жизнь в коллективе …она выросла так – всегда в коллективе.

 

На последнем курсе познакомилась с Пашей, и он позвал замуж, позвал к себе домой. Он так рассказывал о своем селе, о доме, о своих планах, что Зоя и влюбилась, и загорелась желанием уехать с ним. Согласилась легко… Только человек, у которого никогда ничего не было своего, смог бы понять ее.

 

У нее будет свой дом, муж, дети и … мама…

 

– Какая она у тебя? Расскажи, – приставала Зоя.

 

– Какая… Хорошая. А какая может быть мама? Мама и мама…

 

Но все случилось немного не так, как представлялось. Особенно – отношения со свекровью. По душам они никогда не говорили, хоть Зоя понимала, что свекрови этого хочется. Она навостряла уши, когда кто-то другой задавал Зое вопросы о личном, но сама не спрашивала никогда.

 

– А Вы расскажите мне о Пашином отце, пожалуйста. Паша его очень любил, рассказывал.

 

– А чего рассказывать-то! Мужик и мужик. Мастеровой был, Пашка ему не чета. Работал в колхозе. Вот и весь рассказ…

 

– А как вы познакомились? Зоя растерялась. Её щеки вспыхнули, словно она виновата в чем-то. Она не ожидала, что будет расспрос. Подумала, что сейчас кто-нибудь снова перебьёт, заговорит о чём-то другом, но нет — все ждали ответа. В тишине только поскрипывали ложки да рюмки.

 

– В университете, – тихо ответила она, глядя в тарелку. – Мы учились рядом, Паша приходил к нам на занятия.

 

– А чего ж не у себя нашёл? Девок-то у вас в городе, поди, толпа, – опять влезла та же тётушка, не злобно, но ехидно.

 

– Так ведь нашёл же, – резко бросил Паша, – Мне Зоя понравилась, вот и всё.

 

– Понравилась… – пробормотала мать, но не в упрёк, а как бы в пустоту.

 

Зоя вжалась в плечи, откусила кусочек хлеба. Сердце стучало где-то в горле.

 

Наталья, невестка, сидела рядом, покачивала ногой под столом и тихо шептала соседке, но Зоя всё равно услышала:

 

– Не нагулялся ещё, вот и притащил. Увидишь – сам назад её отправит. Ничего она тут не выдержит.

 

После ужина Зоя помогала убирать со стола. Никто не просил, но она встала, словно хотела заслужить признание. Сложила посуду, промывала тарелки в холодной воде, потому что горячей не было — в доме не было бойлера, только старая плита. Руки стыли, а слёзы сами текли в раковину. Хорошо, что никто не видел.

 

Ночью, когда дом затих, Зоя лежала на краю узкой кровати. Паша был рядом, положил руку ей на плечо, но она никак не могла уснуть.

 

– Тебе тут не нравится? – прошептал он.

 

– Я стараюсь, – ответила она, глядя в потолок, – Но я здесь чужая, Паш.

 

Он вздохнул, прижал её ближе:

 

– Ты не чужая. Просто все не сразу.

 

– У твоей матери глаза… Они меня не принимают.

 

– Она просто не ожидала. Она Надежду ждала всё это время.

 

Тишина стала плотнее, как одеяло.

 

– Ты знал? – прошептала Зоя.

 

– Догадывался. Все знали.

 

– Тогда зачем? Почему не сказал, Паш?

 

Он долго молчал, потом сжал её ладонь:

 

– Потому что полюбил тебя. И не хотел терять. А Надя… Надя сильная. Она справится.

 

Зоя отвернулась к стене. За её спиной он лежал, молча. И в той тишине оба поняли: впереди – длинная, непростая дорога. Только она одна ещё не знала, насколько трудной она окажется.

 

А утром…

 

…А утром Надежда, с заплаканными глазами и туго завязанным платком, вышла во двор, вынесла таз с тестом, поставила на лавку. Пекла пирожки. Соседка мимо шла, поздоровалась, а Надежда в ответ:

 

– Пусть ест. Она теперь – его жена.

 

Но голос её был такой, что даже воробьи на крыше замерли.

 

И ни Ольга, ни кто другой не знали ещё, что у Надежды в душе зародилось не только горе, но и что-то другое. Глухое, колючее, как крапива. Что-то, с чем ей самой ещё предстояло разобраться. …знакомились вы как? – не унималась тётушка, подливая себе в рюмочку, – На танцах? На службе?

 

– В библиотеке, – тихо ответила Зоя, смущаясь все больше. – Я там работала. Паша приходил за книгами.

 

– Гляди-ка ты, – хмыкнула соседка, – нашёл, значит, себе книжную жену.

 

Все за столом опять переглянулись. Кто с усмешкой, кто с недоумением. А кто — с жалостью. Не к Зое, к Паше.

 

Вечером, когда гости разошлись, Шура подошла к сыну:

 

– Паш… Поговорим?

 

Он кивнул, пошел за матерью в ее комнату. Зоя осталась сидеть одна за столом, перебирая пальцами крошки.

 

– Я тебя не осуждаю, – тихо начала Шура, – но ты подумал о Надежде?

 

– Мам, прошло три года. Она ни разу мне не написала. А Зоя… Зоя спасла меня. Когда в госпиталь попал — она каждый день приходила. Ты бы её узнала, мама. Она настоящая. Просто… не как у нас тут принято.

 

– А Надя? Она тебя ждала. У неё сердце порвалось, когда Ольга прибежала с новостью. Да ты хоть понимаешь, Пашка?

 

Он опустил голову. Было тяжело. Но уже поздно. Он сделал выбор.

 

 

—

 

А Надежда ночью вышла к реке. Села на старый мосток, спустила ноги в воду. Луна отражалась в тёмной глади. Сердце щемило, будто кто-то вырвал из груди кусок и оставил пустоту. И всё равно… не было ни злости, ни обиды.

 

Только грусть. И прощание.

 

Она вспомнила, как Паша впервые коснулся её руки, как шептал о будущем. Как мечтали о доме, о детях, о яблоневом саде.

 

А теперь — все это ушло. Как утренний туман. Как несбывшаяся песня.

 

– Прости, – тихо сказала она в пустоту, – будь счастлив…

 

 

—

 

Прошло три дня. Зоя старалась: убирала, помогала на кухне, ласково обращалась к Шуре, улыбалась каждому. Но та всё смотрела мимо. И каждый раз при встрече с Надеждой её сердце сжималось.

 

Однажды утром, выйдя во двор, Зоя увидела Надю. Та стояла у калитки с ведром.

 

– Надежда? – тихо позвала она.

 

Надя обернулась. Глаза у неё были спокойные.

 

– Прости, – сказала Зоя просто.

 

Надя кивнула.

 

– Это не ты виновата, – ответила она. – Живите. Только… люби его по-настоящему. Без условий. Он — упрямый. Но добрый.

 

– Я знаю. И постараюсь. Спасибо.

 

Они простояли так, глядя друг на друга. А потом Надежда пошла своей дорогой. И больше не обернулась.

 

 

—

 

Осень наступила быстро. В саду пожелтели листья. Пашка с отцом чинил забор, Зоя вышивала сидя на лавке.

 

Однажды Шура подошла, села рядом.

 

– Ты молодец. Терпишь нас. Я не сразу приняла тебя, Зойка. П

рости. Больно за Надю было. Но ты… своя ты уже стала.

 

Зоя улыбнулась. И впервые — по-настоящему, с теплом.

 

А Надежда в ту же осень уехала в город. Учиться. Строить свою жизнь.

 

Письма от неё приходили редко. Но в каждом – свет, мудрость, тепло.

 

Так и прошло. У каждого – своя дорога. Но никто никому не стал врагом.

 

И это – главное.