Этот эпизод произошёл в одной из советских школ в 1986 году.
Этот эпизод произошёл в одной из советских школ в 1986 году.
Единственными свидетелями были восьмилетние дети, и, поскольку никто из них так и не рассказал взрослым, история осталась в тени. Даже родители, которые, возможно, догадывались о случившемся, не предъявили никаких претензий учительнице. Абсолютно никто.
А узнала я об этом от самой педагогини. Всю жизнь её мучили угрызения совести и тяжёлое чувство вины перед тем учеником, с которым она когда-то поступила чересчур сурово. История действительно неприятная, и честно говоря, я до сих пор не знаю, как правильно к ней относиться.
Очень хочется услышать ваше мнение…
В один небольшой районный город по распределению приехала молодая учительница начальных классов. Ей было всего 22 года — по сути, почти ребёнок. За плечами не было ни опыта, ни наставников. Только огромное желание — получить свой первый в жизни класс и доказать, чего она стоит — и как профессионал, и как человек.
И надо признать, у неё это начало получаться. Несмотря на то, что её класс формировался из детей, не попавших в отборочную «усиленную» группу, успеваемость ребят радовала и родителей, и руководство школы. И в плане дисциплины особых проблем не возникало.
Как и в любом коллективе из тридцати с лишним детей, нашлись те, кто проверял учителя «на прочность». У Марины Анатольевны (пусть будет так) тоже были такие. Но почти со всеми она находила общий язык, умела увлечь, заинтересовать, вовлечь в коллектив. Почти со всеми… кроме одного.
Ромка рос в неполной семье. Мать, по сути, не занималась им. Главное — чтоб был накормлен. Остальное его не касалось. Мальчишка рос, как сорная трава — один, предоставленный самому себе, дикий и отстранённый, не умевший ни слушать, ни говорить по-человечески.
Марина Анатольевна приложила массу усилий, пытаясь сблизиться с ним, но всё было тщетно. Он, как назло, делал всё наоборот. Мог целый урок сидеть под партой, корча рожи, вызывая смех у всего класса. Кричал матерщину, наотмашь, нарочно громко, чтобы все слышали. Обзывался на детей, особенно девочек, до слёз. А ещё — курил прямо во дворе школы, не скрываясь, хотя даже старшеклассники не позволяли себе такого.
На любое замечание он отвечал вызовом:
— И что ты мне сделаешь?
Но самое отвратительное было то, что он… плевался.
Каждому в классе хоть раз «досталось» от него. Он смаковал это, набирал побольше слюны и метко «стрелял» в очередную жертву. Вид у него при этом был довольный, даже торжествующий. Это было невыносимо мерзко.
Сколько раз Марина Анатольевна пыталась поговорить, вразумить, стыдить — всё безрезультатно. Рома только усиливал свою агрессию.
Когда терпение закончилось, она обратилась к его матери — редкость для неё. Обычно она решала проблемы внутри класса.
— Пожалуйста, поговорите с сыном. Я бессильна. Он плюёт на всех — кажется, скоро и мне достанется.
Мама пообещала «вмешаться». Но вместо разговора просто избила мальчика кочергой. На следующий день он пришёл в класс с синяками и взглядом, полным лютой ненависти.
И тогда его поведение стало ещё хуже: он начал плеваться в коридоре, сначала из-за угла, потом — прямо в лицо. Он, казалось, получал удовольствие, наблюдая, как дети плачут и не знают, как себя защитить.
Что заставляло его плеваться в старшеклассников — было загадкой. Он, щуплый и маленький, словно не понимал, что может серьёзно пострадать. И действительно, его ловили, били, отпускали — он убегал на безопасное расстояние и обкладывал своих обидчиков трёхэтажным матом.
Пределом стал случай, когда он плюнул с лестницы прямо в голову учительнице географии — одной из самых уважаемых в школе. Она, похоже, приняла его за ученицу. Десятиклассники стали свидетелями и, не церемонясь, проучили его так, что его пришлось отвести в медпункт.
— Так продолжаться не может, — сказала пожилая медсестра Марине Анатольевне, — он доиграется.
— Я перепробовала всё! — почти закричала та. — Он становится только хуже.
— Такие дети… — протянула медсестра задумчиво, — понимают только, когда говорят на их языке.
— Что же, плюнуть в него? — вспылила Марина.
— Не знаю…
Эти слова прочно засели у неё в голове.
Через пару дней всё повторилось. У одной девочки был день рождения. Она принесла конфеты, угощала весь класс. Все радовались, а Рома… плюнул имениннице в лицо. Девочка расплакалась. А он — снова тот же взгляд, вызывающий, наглый:
— Ну? Что ты мне сделаешь?
В этот момент она сорвалась…
Остальное вы уже знаете.
Она схватила его за ворот и вывела в коридор, прижав к стене. Что-то внутри неё оборвалось, и она больше не могла терпеть. Говорила дрожащим голосом — и с усталостью, и с отчаянием.
И вдруг — он молчал. Не плевался. Не кричал. Только слушал.
Так начался поворот.
На следующий день — жареная рыба в фольге. Без слов. Без нравоучений. Просто жест доброты. И впервые — он не плюнул, а поблагодарил молча.
Через месяц — домашнее задание. Через полгода — он уже не плевался. Почти не ругался. Был по-прежнему трудным, но уже не злым.
Прошло много лет.
И вдруг — звонок в дверь.
— Здравствуйте… Вы, наверное, не помните меня. Я — Ромка. Тот самый.
В руках — букет. На лице — взрослая, теплая улыбка.
— Хотел сказать спасибо. За рыбу.
Она расплакалась.
Позже он рассказал, как его жизнь менялась. Как вспоминал ту фразу: «Попробуй быть другим». Как это помогло не соскользнуть в пропасть. Как теперь сам учит сына просить помощи.
И спросил:
— Можно я вас обниму?
Она молча кивнула. И впервые за тридцать лет — простила себя.
Потом она долго сидела у окна. Думала: учительство — не в планах и отчетах. А в этих вот моментах. Когда один плевок превращается в судьбу. Когда рыба в фольге становится началом новой жизни.
И написала себе письмо. Себе — 22-летней. Чтобы сказать:
«Ты не была идеальна. Но ты любила. А это — главное».