Я на тебе, Вера, не женюсь🤨 Накануне свадьбы Денис не испытывал сомнений. Всё было давно решено, ещё до армии, так что тянуть нечего. Его семья с волнением готовилась к торжеству. Он намеревался жениться на хорошей, понятной девчонке Вере, которая ждала его все два года службы. Верка была девкой именно что хорошей, без всяких там сюси-муси: училась, родителей слушалась, свекровь будущую уважала с детства, будто знала, что суждено им роднёй стать. Да и на лицо недурна, глянуть приятно, а фигура, как говорил отец Дениса:

 

— Работящщща! Такая и родит легко, и поле вспашет. Ух, хорррошая, крепкая девка-то! Рад я за сына, что головой выбирал невесту!

 

— Молчи, развратник, — обрывает его жена, — не для тебя выбирал, а себе, ишь, распустил слюни.

 

— А я что? — А то! Так говоришь, будто и сам не прочь.

 

— Не ревнуй, жена! Лучше тебя не бывает!

 

Вера уже давно стала частью семьи жениха. Пока Денис был в армии, она поддерживала его письмами, высылала свои фото и Денис бережно хранил их, любовался иногда. Денису было спокойно оттого, что жизнь только начинается, а в ней уже всё так стабильно, есть любимая, с которой легко представить счастливую семью. Они были знакомы с детства и Денис думал, что это и есть любовь — те чувства что он к ней испытывал. С ней было приятно и комфортно, Вера не раз доказывала ему свою преданность и любовь.

 

Сама Вера держалась за эти отношения крепко, в роли мужа представляла только Дениса, была девушкой серьезной, в чем-то даже слишком: улыбалась только по весомому поводу, говорила к месту и мало. Она была понятной, как пятак, но это был Денисов пятак, такой родной, блестящий от постоянных касаний, и он давно сосчитал на его ребре все рифления. Они ещё перед армией решили, что поженятся после дембеля.

 

…Но вот наступило утро, когда всё вдруг пошло не так.

 

Денис проснулся в доме родителей с ощущением тревоги, будто кто-то дергал его за сердце. За окном шумела листва, светило майское солнце, а в груди почему-то было пусто, словно он что-то потерял, хотя всё — на месте: костюм висит отглаженный, кольца лежат в коробочке, а Вера с утра уже хлопочет с матерью — глаза сияют, щеки пылают. Но внутри — тишина. Глухая и страшная.

 

Он пошёл за водой, будто бы случайно. Чтобы подумать. Чтобы убежать на минуту из этой слишком правильной картины.

 

Только у колодца и признался себе: не хочу. Не могу. Слишком всё понятно. Слишком заранее решено. Всё в ней — правильно, как по учебнику. А ему — будто не хватает воздуха.

 

Вспомнилась другая. Та, что была случайной встречей осенью в городе, когда он ездил за сапогами для матери. Лада. Рыжая, дерзкая, с кривой ухмылкой и теплом в голосе. Она смеялась не к месту, говорила — не то что Вера. И уходила так же легко, как пришла. Один вечер. Один поцелуй. И — всё. Но именно о ней он вспоминал перед сном всё последнее время, а не о невесте.

 

Он вернулся в дом и увидел Веру. Она как раз поправляла скатерть, лицо строгое, сосредоточенное, как у хозяйки на приёме. И он вдруг понял: это не жена. Это сестра. Это товарищ. Но не женщина, которую он хочет целовать по утрам, и не та, с кем будет проживать настоящую, неразложенную на пункты жизнь.

 

Он подошёл к ней, глядя прямо в глаза:

 

— Вера… я на тебе не женюсь.

 

Она замерла. Лицо побелело, руки опустились.

 

— Что?

 

— Прости. Я… не могу. Я думал, что могу. Но это не любовь. Ты хорошая. Самая лучшая. Но не моя.

 

Она смотрела на него, и в её глазах не было истерики. Только глубокое, ледяное осознание. Как будто весь её внутренний дом — сгорел дотла. Но Вера была слишком гордая, чтобы упасть на колени или закричать.

 

— Поняла, — сказала она тихо, почти шепотом. — Уходи.

 

Он ушёл. С чувством вины, с пустотой и болью. Но впервые за долгое время — с ощущением, что поступил по-настоящему честно.

 

А Вера стояла в кухне, держа в руках кусок ткани, и всё повторяла про себя: я хорошая. Самая лучшая. Только не его…

 

И слёзы, такие редкие для неё, наконец пошли. Тихие, как дождь над чужим счастьем.

Прошло три месяца.

 

Сначала в деревне гудело — кто-то шептался, кто-то осуждал, кто-то жалел. Бабы качали головами: “Такая была пара! Верка — умница, Денис — парень с руками. Ишь ты, надумал, видите ли, не его…”

 

А Вера? Она выпрямилась. На третий день после разрыва встала, вытерла лицо ледяной водой и пошла на огород. Не потому что силы были. Потому что так надо. Потому что если остановиться — провалишься в эту боль, и больше не выберешься.

 

Она работала молча, как всегда. И только по ночам, когда никто не видел, сидела у окна, гладила ладонью простыню, где ещё осталась его тень, и шептала:

— Я всё равно хорошая… Я всё равно чего-то стою…

 

Её мать не плакала. Только один раз сказала:

 

— Ты крепче многих. И не держи зла. Не держи — иначе в тебе навсегда поселится.

 

А Денис… Он вернулся в город. Искал Ладу. Несколько раз был у того самого магазина. Даже у соседки её спрашивал — не знала. Рыжая, дерзкая, как ветер — так и исчезла, не оставив ни следа, ни телефона. А потом дошло: может, и не была она тем, что он себе надумал. Может, была просто мечта, случайная искра, и он — дурак — всё на неё поставил.

 

Он пытался жить. Работал, ходил по улицам, смотрел на девушек — но в сердце было пусто. Только стыд. И где-то на его дне — лицо Веры. Спокойное, твёрдое. Лицо женщины, которую он не полюбил как надо — и которую всё равно теперь вспоминал чаще всех.

 

Однажды осенью он приехал в деревню — к родителям. Вышел из автобуса, и сразу увидел: у соседнего дома Вера. В платке, руки в земле, как всегда. Стала ещё красивей, строгой такой красотой, как у женщин, прошедших боль и не сломленных ею. Он не подошёл. Не решился.

 

Вера подняла глаза — увидела. И не отвернулась. Просто кивнула, будто говорила: я простила. Но ты уже не часть меня.

 

 

—

 

Через год в деревне снова пошёл слух: Вера выходит замуж. За вдовца из соседнего села. Тихого, работящего. Не красавец, не герой — но глаза у него были добрые. И когда он держал Веру за руку, делал это так, будто боялся разжать пальцы — чтобы не потерять.

 

На свадьбе не было танцев до упаду. Всё было скромно. Но Вера впервые за долгое время смеялась. Так, что засияло солнце.

 

А Денис… Он однажды узнал об этом. Сел у себя на кухне, налил чай. И улыбнулся — грустно, но искренне.

 

— Ты всё равно хорошая, Вера, — сказал он в тишину.

 

И снова пошёл жить. Только уже по-другому — с честностью. С пустым местом в сердце, на котором больше не строят дом, но которое учит: любовь — не спокойствие. А дыхание в груди, без которого не живётся.