— Лёша, загляни ко мне, если не занят, — голос шефа прозвучал как-то неуверенно, и это сразу насторожило. Я знал: если Олег начинает с мягких формулировок, значит, готовит что-то неприятное. Он вообще предпочитал обходные манёвры, особенно когда дело касалось щекотливых вопросов. А уж если говорит «если не занят», считай, это приказ немедленно явиться.

 

В кабинете, помимо самого Олега, находилась молодая блондинка — лет восемнадцати, не больше. Стройная, с ясной улыбкой и аккуратной косметикой, она смотрела на шефа с лёгким волнением. Платье подчёркивало тонкую талию и длинные ноги, серёжки в ушах поблёскивали в свете ламп.

 

— Алексей Артурович, познакомьтесь, это Даша, наша новая коллега. Дашенька, это ваш непосредственный руководитель.

 

Она встала, подала тонкую ладошку и улыбнулась чуть теплее. Девушка, безусловно, была хороша. Но я сдержал раздражённый вопрос: «Кто она такая и зачем нам ещё один сотрудник при полном штате?» Олег одним взглядом дал понять: молчи и прими.

 

— Завтра Даша выходит на работу, ты утром её встретишь, покажешь рабочее место, расскажешь, чем заниматься, — коротко распорядился он. — Меня не будет, так что всё на тебе.

 

Когда девушка ушла, оставив за собой аромат дорогого парфюма и изящные ноги в памяти, я не выдержал:

 

— Ну и что это было?

 

Олег устало вздохнул:

 

— Связи. Поступила просьба сверху — от Александра Игоревича. Сам понимаешь, отказ невозможен.

 

— Не любовница?

 

— Не думаю. Слишком юная. Скорее, дочка или крестница.

 

— И что она умеет?

 

— Практически ничего. Школу только закончила, в вуз не поступила, решила поработать.

 

— То есть мне теперь нянчиться с девочкой, которую даже некуда пристроить?

 

— К сожалению, да. Но ты справишься. Придумаешь ей какую-нибудь работу, пусть сидит тихо, никуда не лезет, и изображает активность. Я ей даже из своего кармана доплачу, лишь бы не мешала.

 

— А коллектив? — мрачно спросил я. — Девочки же её съедят.

 

— Донеси до них, что зарплату и премии она не делит. И место ни у кого не отбирает. Остальное — твоя забота, Лёш.

 

 

—

 

Наша фирма — как организм, в котором всё работает точно: Олег — стратег и визионер, я — практик и координатор. Коллектив — сплочённый, сбалансированный, привыкший к чёткой системе. И вот теперь в эту отлаженную машину впихнули внешне безупречный, но функционально пустой элемент — Дашу.

 

Я нашёл ей место у окна, подключил ноутбук, загрузил базу и представил как “специалиста по внутренней статистике”. Всем объяснил: новая сотрудница премии не касается, работает параллельно.

 

 

—

 

Спустя пару недель Олег поинтересовался:

 

— Ну как там Даша?

 

— Внешне всё нормально. Скромная, добрая, старается. В первый же день принесла торт, устроила мини-чаепитие. Никого не задевает, ни с кем не спорит.

 

— Но?

 

— Есть напряжение. Не прямое, но чувствуется. Девочки не принимают её. Не травят, но… язвят. То случайно намекнут, мол, красивая, а всё одна. То споют гимн статистике с иронией. То обсуждают бойфрендов напоказ. А Даша — молчит. Улыбается. Или переводит тему. Мне всё это не нравится, но придраться не к чему.

 

— Опасно, — нахмурился Олег. — Так и до беды недалеко. Коллектив — вещь тонкая. Один неверный элемент — и всё развалится. А уволить мы её не можем.

 

— Лучше бы вы её крестному деньгами помогли, — проворчал я.

 

 

—

 

Утром шёл дождь. Я стоял у окна, наблюдая, как сотрудники спешат в офис. Вот и Даша — аккуратно стряхнула воду с зонта, поправила волосы и поднялась по ступенькам. За ней — две девушки из отдела, стояли, курили. Поздоровались вежливо, но… с тем самым запозданием, которое говорит больше слов. А потом одна из них с кривой усмешкой передразнила её походку. Я почувствовал, как в груди закипает злость.

 

Вечером, уже собираясь домой, я заметил Дашу — она стояла у колонны у входа и смотрела на дождь. Без зонта.

 

— Почему стоишь? — спросил я.

 

— Жду, когда дождь закончится.

 

— А зонт?

 

— Утром был… Видимо, кто-то случайно взял. Не страшно.

 

— Ерунда. Садись, подвезу.

 

— Не стоит… — но я уже взял её за локоть.

 

В машине она дрожала от холода, промокшая насквозь. Я дал ей старую куртку, включил обогрев. Даша благодарно кивнула, завернулась, и тихо произнесла:

 

— Спасибо. С вами мне спокойно. Но… я решила уволиться.

 

Я обернулся:

 

— Почему?

 

Она смотрела в окно, и в её голосе не было обиды, только усталость:

 

— Я не мешаю, правда. Не претендую ни на чью должность. Я стараюсь быть полезной. Но каждый день — как испытание. Они не принимают. А я… не умею быть другой. Не хочу ломаться. Просто… хочу уйти по-хорошему.

 

Мне стало стыдно. Не за неё — за всех нас. За то, что позволил травлю. За то, что не защитил.

 

— Даша, ты никуда не уйдёшь. Завтра будет собрание. Я сам поговорю с коллективом. Ты не одна.

 

Она посмотрела на меня — тихо, д

оверчиво. И впервые я увидел в её глазах силу. Настоящую. Не показную. Ту, что выдержит всё.

 

Слёзы текли по щекам Варвары, когда она закрывала за гостьей дверь. Женщина, что пришла, была чужой, но слова её отозвались в самой глубине души. Кто она была? Почему знала столько о ней и о её детях? Варвара чувствовала, что за этой встречей скрывается нечто большее, чем просто визит.

 

Она стояла в коридоре, прижимая к груди фотографию, которую та оставила. На ней были два мальчика и девочка, улыбающиеся и живые. Варвара едва узнала младшую — это была её Катюша, маленькая, как в детстве. Но кто сделал снимок? И почему он оказался у этой женщины?

 

Прошла неделя. Варвара почти не ела, не выходила во двор, не отвечала на звонки. Душа её болела, словно рана, вскрытая заново. В одну из ночей, когда дождь хлестал по окнам, она услышала, как кто-то тихо постучал в калитку.

 

— Кто там? — спросила она, стараясь не дрожать.

 

— Это я, бабушка Варя… — ответил детский голос. — Я… я Катюша…

 

У Варвары перехватило дыхание. Она распахнула дверь и увидела на крыльце молодую девушку лет двадцати, промокшую до нитки, с глазами — точь-в-точь как у дочери. В руке у неё была старая плюшевая игрушка — мишка, которого Варвара когда-то сама сшила.

 

— Ты… — прошептала она, — ты же…

 

— Жива, бабушка. Меня тогда забрали. В тот день, когда мама попала в аварию. Отец не вернулся за мной. Я была в интернате… Потом меня усыновили. Но я всегда помнила. Ваш голос. Ваши сказки. Запах пирогов. Я выросла… и нашла вас.

 

Варвара не верила глазам. Сердце её колотилось, слёзы текли сами собой. Она прижала внучку к груди, как будто боялась, что та снова исчезнет.

 

Они сидели всю ночь на кухне, за кружками горячего чая, говорили и молчали. Варвара слушала рассказ Катюши о жизни, о боли, о потерях… Но и о надежде. Та женщина, что приходила — была её приёмной матерью. Именно она помогла ей найти настоящую семью.

 

— Бабушка, я хочу остаться. С тобой. Я много лет искала дом. И теперь знаю, где он.

 

Весной они посадили в саду яблоню. На ветвях распускались первые цветы, а в доме снова звучал смех. Варвара словно воскресла. Боль утраты уступила место тихой радости.

 

Соседи говорили: «Бог не оставляет того, кто умеет ждать».

И в случае Вар

вары — это было правдой.

 

 

Прошло два месяца. Вера больше не ночевала в подворотнях. Её приютили в приюте для бездомных, но в душе она всё ещё оставалась настороженной. Доверие — роскошь, которую она давно разучилась себе позволять. Тем не менее, каждый вечер она вспоминала ту девочку — Аню. Как тепло она обняла её тогда, как смотрела на неё не глазами жалости, а глазами принятия.

 

— «Может, и не зря я тогда не оттолкнула её…» — думала Вера, сидя у окна.

 

В один пасмурный день в приют пришла женщина. В ухоженной одежде, с мягкой улыбкой. Она оглядела зал, полный женщин, и, встретив взгляд Веры, замерла.

 

— Вера? — прошептала она.

 

Вера сжалась. Голос был знаком. До боли. До слёз.

 

— Мам…

 

Перед ней стояла её дочь. Та самая, которую она оставила новорождённой у дверей роддома двадцать лет назад, чтобы не смотреть, как она умирает от голода. Девочку тогда приютила медсестра. Воспитала. Дала образование.

 

— Я всё узнала, мама… Всё. Простите… Вы не виноваты… — дрожащим голосом говорила девушка, подойдя ближе.

 

— Ты… ты жива? — Вера упала на колени и заплакала. — Господи, я думала, ты мертва… Я убивалась всё это время…

 

Девушка опустилась рядом и крепко обняла мать.

 

— Не умирай теперь, мама… Живи со мной. Мы всё начнём сначала.

 

Это был первый раз за много лет, когда Вера почувствовала, что у неё снова есть дом. Настоящий. Без запаха плесени и страха. Дом, где пахло яблочным пирогом и где она могла смеяться, не опасаясь быть изгнанной.

 

Она переехала к дочери. Осмотрительно сначала. Не верила до конца. Но с каждым утром, с каждой кружкой чая, поданной к постели, с каждым «мама, как ты спала?» — её сердце размораживалось. Оно снова училось любить.

 

Однажды вечером Вера стояла на балконе. Внизу — суетились люди, летели машины, а рядом к ней подошла Аня — та самая девочка, с которой всё началось.

 

— Тётя Вера… — сказала она, протягивая букет ромашек. — Спасибо, что тогда не прогнали меня…

 

Вера улыбнулась сквозь слёзы.

 

— Нет, солнышко… Это тебе спасибо. Ты первая напомнила мне, что я — человек.

 

 

—

 

Иногда, чтобы вспомнить, кто ты есть на самом деле, достаточно одного доброго взгляда. Одного объятия. Одного слова.

 

Именно так в сердце, покрытом льдом од

иночества, снова может расцвести весна.