---

Меня обвинили в хищении, но правда всплыла вместе с новенькой иномаркой моей лучшей подруги

 

— Семь миллионов четыреста тысяч рублей, — отчеканил Орлов, генеральный директор, с ледяным спокойствием, будто не сумму озвучивал, а выносил приговор. Его голос не дрожал, не выражал ни сочувствия, ни осуждения — лишь равнодушие. И это равнодушие било больнее любых криков.

 

Он даже не смотрел на меня. Его взгляд был устремлён куда-то сквозь меня — в стену, увешанную дипломами, сертификатами, символами былых достижений, которые теперь казались нелепыми декорациями к провалу.

 

Рядом сидела Марина — моя подруга с университетских времён, крестная моей дочери, а по совместительству — финансовый директор нашей компании. Она держала спину прямо, руки сложены на столе, перед ней аккуратная папка. В её позе читалась холодная уверенность — словно всё было продумано до мелочей.

 

— Я… Я не понимаю, — прошептала я, ощущая, как предательски дрожит голос. Слова застревали в горле, словно боясь быть произнесёнными.

 

Орлов вздохнул — устало, обречённо — и повернул голову к Марине:

 

— Марина Викторовна, повторите, пожалуйста.

 

Она чуть кивнула, как будто отвечала не на вопрос, а подтверждала завершение запланированного этапа.

 

— Аня, — сказала она спокойно, без эмоций, как будто читала выдержку из отчёта, — последние транзакции, проведённые с твоего аккаунта, не имеют финансового основания. Средства переведены на счета однодневных компаний. Незаконных.

 

Она говорила на «ты», как всегда, но это «ты» резало слух. В нём больше не было дружбы, ни капли участия. Только холод и дистанция.

 

Я всматривалась в её лицо, в её глаза — пыталась найти в них ту самую Марину, с которой делила каждый важный момент жизни. Но передо мной сидел не друг, а чужой человек. Безликий, как манекен. Бездушный, как машина.

 

— Это ошибка… — пробормотала я, сжимая пальцы так сильно, что ногти впивались в ладони. — Мой компьютер… никто, кроме меня…

 

— Всё было сделано с твоего рабочего компьютера. В рабочее время. Все записи сохранились, — перебила она резко, будто хотела поставить точку.

 

Каждое её слово било, как удар током. Семь миллионов четыреста тысяч. Эта сумма пульсировала в висках, как приговор.

 

— Но ты же сама смотрела отчёты на прошлой неделе! Ты же говорила, что всё чисто!

 

Марина не вздрогнула. Лишь слегка дёрнулся уголок губ.

 

— Тогда — да. А новые движения прошли в пятницу вечером.

 

Пятница… Тот день, когда я рано ушла, чтобы забрать её сына из садика. Она сказала, что не успевает, что останется на работе… А я, наивная, даже не подумала подозревать.

 

— Я требую независимой проверки! Аудита! — я вскочила, вцепившись в край стола, будто пытаясь не утонуть.

 

— Проверка будет, — кивнул Орлов бесстрастно. — Но на время расследования вы отстранены. Пропуск и ноутбук, пожалуйста, оставьте здесь.

 

Я посмотрела на него. Потом на Марину. Она изучала свои ногти, не поднимая глаз.

 

Меня словно разделили на части. Я сняла бейдж, аккуратно положила ноутбук. И, как в замедленном кадре, вышла из кабинета. Но у двери всё же обернулась:

 

— Марина…

 

Она подняла глаза. В её взгляде не было ни злости, ни сожаления. Только пустота.

 

— Аня… это просто работа. Не принимай близко к сердцу.

 

Хлопнула дверь. Так захлопываются жизни. Я стояла в коридоре, как выброшенная на берег.

 

А потом — тишина. Телефон молчал. Марина не отвечала. Со временем её номер и вовсе стал недоступен.

 

Те, кто были с тобой в самые светлые дни, исчезают в самую тёмную ночь. Мы вместе праздновали, смеялись, делились самым личным… А теперь — просто тишина. Словно меня вычеркнули ластиком.

 

Я горевала. Потом злилась. Потом начала действовать.

 

Нашла адвоката. Сухой, пунктуальный, с ледяным взглядом — Вольский. Он выслушал молча и задал только один вопрос:

 

— Кто в вашей компании мог бы вас подставить?

 

И в тот момент перед глазами пронеслась новенькая иномарка. Белая. Салон кожаный. Её сын хвастался, что мама купила её недавно. А ведь зарплата у Марины ненамного выше моей…

 

Я улыбнулась. Вп

ервые за много дней.

 

Правда только начинала подниматься со дна.

Прошло несколько недель.

 

Я по-прежнему каждое утро просыпалась в холодном поту, с гудящей в голове цифрой — 7 400 000. Это число впилось в моё сознание, как заноза, которую не вытянуть. Я боялась открыть соцсети, боялась выйти на улицу — казалось, даже стены шепчутся за моей спиной. Люди, которые вчера улыбались, теперь старались отвести глаза.

 

Марина больше не выходила на связь.

 

Мой адвокат, Вольский, оказался таким, каким и должен быть хороший защитник — сухим, упрямым, въедливым. Он не жалел меня, не кивал сочувственно, но каждую неделю приносил новый листок с распечаткой — и в каждом находил что-то, что не стыковалось. Как будто методично вытягивал правду из тёмного колодца.

 

— Вот, посмотрите, — сказал он однажды, постукивая пальцем по дате и времени. — В пятницу, когда была проведена основная часть транзакций, вы уже покинули здание. Мы достали записи с камер. Вы ушли в 17:06. Переводы прошли в 17:34 и 17:38.

 

Я всмотрелась в строчки, в цифры. Сердце стучало в горле.

 

— А кто остался?

 

Вольский посмотрел на меня спокойно.

 

— Список короткий. Орлов, два айтишника, Марина… И всё.

 

Он не сказал ничего больше, но мне хватило.

 

Я помнила, как в тот вечер Марина просила забрать её сына. Просила очень настойчиво. А потом, уже дома, скинула мне смайлик в мессенджер: «Спасибо, ты спасла меня!»

 

Я тогда улыбнулась. Глупая.

 

Вольский работал молча, не рассказывая о каждой мелочи. Но однажды он положил передо мной фотографии. Не с камер. Личные.

 

— Я попросил человека проследить за Мариной. У неё появилась новая машина. Документов нет. Куплена через третье лицо. В тот же понедельник после «инцидента».

 

На фотографии — белый внедорожник. Блестящий, как слеза. И Марина рядом. Счастливая. Без тени тревоги на лице.

 

— Уверен, что часть средств пошла туда, — заключил адвокат. — Мы подаём запрос на судебную экспертизу. Дело пахнет подлогом. Причём не одним.

 

Через месяц меня вызвали снова — уже как свидетеля, не обвиняемую.

 

Орлов, как всегда, был сдержан. Но на этот раз в его взгляде не было ни равнодушия, ни презрения — только усталость и плохо скрываемое разочарование.

 

— Мы провели аудит, — сказал он, опустив глаза. — Вам официально приносятся извинения. Финансовый директор… больше у нас не работает.

 

Он даже не назвал её по имени.

 

— Почему вы сразу не проверили камеры? — спросила я, сдерживая дрожь.

 

Он тяжело вздохнул:

 

— Я поверил не цифрам. Я поверил человеку.

 

Как когда-то и я.

 

Марину задержали в аэропорту. Она пыталась улететь в Турцию с сыном. Счета её были уже заблокированы. Деньги — частично возвращены, частично исчезли. Она не сопротивлялась. Только однажды сказала:

 

— Я не думала, что ты дойдёшь до конца.

 

Я молчала. Потому что в этот момент внутри уже не было гнева. Не было даже обиды. Только опустошение.

 

Через несколько недель я вернулась в офис.

 

Коллеги встречали меня настороженно. Кто-то избегал взгляда, кто-то, наоборот, хлопал по плечу и шептал: «Прости, что не поддержал…»

 

Я молчала. Простить — можно. Забвения — нет.

 

Свою табличку с фамилией я не вернула на стол. Я не осталась. Подала заявление.

 

Я ушла.

 

Не потому, что проиграла — а потому, что выжила.

 

Сейчас я работаю в маленькой консалтинговой компании. Меньше зарплата, меньше пафоса, но больше настоящих людей. И однажды — возможно — я снова смогу доверять.

 

Но каждую пятницу вечером, когда часы приближаются к 17:06, я выключаю ноутбук и закрываю глаза.

 

Иногда мне кажется, что я всё ещё слышу её голос: «Это просто работа. Не принимай на свой счёт…»

 

Но теперь я знаю:

 

Для кого-то дружба — это

временно. А для кого-то — это основа жизни. Главное — вовремя понять, кто перед тобой.

Эпилог: «Я всё равно прощаю тебя, Марина»

 

Прошло два года.

 

Жизнь наладилась. Не сразу, не легко — но я заново выстроила её, по кирпичику.

Работа — спокойная. Коллектив — честный. Квартиру пришлось продать, чтобы покрыть часть судебных издержек, но я не жалею.

Мы с дочкой сняли уютную двушку. По утрам она готовит чай, пока я собираюсь на работу. И каждый раз, когда я смотрю на неё, понимаю: ради неё стоило пройти всё это.

 

Я давно не думала о Марине. Не хотела.

 

Пока однажды, в дождливый вечер, я не увидела её на остановке.

 

Худая, в потёртом пальто, с мешком в руке и взглядом, уставшим так, будто она больше не надеется ни на что.

 

Я не поверила сначала. Подумала: показалось.

 

Но нет. Это была она.

 

Я села на ту же скамейку, молча. Она заметила меня только спустя минуту. Подняла голову… и замерла.

 

— Аня…

 

Я кивнула. Молча. Слишком много слов уже было между нами — и слишком мало сказано вслух.

 

— Я… не знаю, что сказать, — прошептала она. — Наверное, ты хочешь ударить меня. Или пройти мимо.

 

— Я хотела, — честно ответила я. — Но сейчас… я устала злиться.

 

Мы сидели под моросящим дождём, как два чужих человека, у которых когда-то было общее прошлое. Как две женщины, у которых украли часть жизни. Одна — свою рукой, другая — по наивности.

 

— Я всё потеряла, — тихо сказала она. — Работу. Квартиру. Репутацию. Сына забрали к отцу. Я… не оправдываюсь. Просто хотела, чтобы ты знала: ты не заслужила это. И я не забуду, что сделала.

 

Я смотрела на неё и не чувствовала ни жалости, ни торжества. Только усталость. Глубокую.

 

— Знаешь, Марина, самое страшное было не обвинение. Даже не позор. А то, что ты не дрогнула. Ни разу.

 

Она отвернулась. Заплакала. По-настоящему. Без игры.

 

— Я тогда не могла иначе, — выдавила она. — Мне нужно было срочно закрыть долг за сына. Я думала, что потом верну… потом объясню… А потом стало поздно. Я испугалась. Всё вышло из-под контроля.

 

— Я тоже много думала, — сказала я. — О тебе. О нас. Мы же были почти как сёстры.

 

Марина всхлипнула. Я протянула ей свой зонт. Она замерла, как будто не верила, что я могу всё ещё видеть в ней человека.

 

— Ты не прощаешь меня?

 

Я встала. Посмотрела на неё. И вдруг поняла — я действительно простила.

 

Не ради неё.

 

Ради себя.

 

— Я прощаю. Но забыть не смогу, — мягко ответила я. — Береги себя, Марин

а.

И ушла. Лёгкая. Чистая. Свободная.

 

Конец.