Салатовая занавеска на кухонном окне нежно колыхалась от лёгкого ветерка. За стеклом слышались напряжённые голоса Игоря и Жанны. Внизу, на детской площадке, играли их дети — семилетняя Кристина и десятилетний Толик. Но оба ребёнка время от времени грустно смотрели вверх, к окнам своей квартиры.

«Опять они ругаются», — мрачно заметил Толик. Кристина лишь молча кивнула.

В квартире Жанна сдерживала слёзы и пыталась понять, что происходит между ней и мужем.

— Игорь, я тебя не узнаю! — почти плача сказала она. — Где ты ночами? Почему молчишь? Ты не понимаешь, как мне тяжело. Дети всё видят!

Мужчина раздражённо мешал ложкой в тарелке, лицо его искажалось — то ли от вкуса еды, то ли от слов жены.

— Можешь просто оставить меня в покое? Ты даже есть мешаешь!

Терпение Жанны иссякало. Она резко забрала у него тарелку и поставила в сторону, скрестив руки на груди.

— Я тебе мешаю есть? Забавно, ведь продукты опять не ты покупал. Даже не поинтересовался, откуда они.

Игорь ударил по столу так, что посуда зазвенела, а одинокий тюльпан в вазе — подарок сына — покачнулся.

— Опять ты со своими упрёками! Вместо поддержки — только давление! И теперь ещё еду припоминаешь?

— А как ты хочешь, чтобы я реагировала? Ты меня вообще не слушаешь!

— А ты пыталась поговорить со мной по-доброму? Может, тогда бы понял, что и я человек!

— Человек? А как насчёт дома? Забыл, что здесь дети?

— Вот именно — дети! Мне это всё давно надоело! Я не собираюсь терпеть, пока ты не скажешь, что у тебя на уме!

В сердцах Жанна всплеснула руками:

— Опять «достала», «не могу рядом дышать»! Да что угодно, только не правда! Ты убиваешь меня своим равнодушием! Всё время что-то не так! Хватит! Я устала тянуть эту ношу! Думаешь, кто-то другой тебя накормит? Посмотришь потом, как будет поздно!

Игорь выбежал из кухни, хлопнув дверью так, что задрожали оконные рамы. Во дворе дети услышали шум, даже позвали отца, но он лишь бросил короткий взгляд и ушёл, ускорив шаг.

— Ну, теперь можно и домой, — тихо сказал Толик, и брат с сестрой направились к подъезду.

На кухне Жанна сидела за столом. К ней подошла дочь, молча обняла маму, положила голову на плечо и нежно погладила сжатую руку.

— Не грусти, мамуль. Мы тебя очень любим.

— И я вас люблю, мои хорошие. Пойдём умываться — скоро ужин.

Дети молча поели и ушли в свои комнаты. Жанна осталась мыть посуду, думая о завтрашнем дне.

Но в голове не давала покоя фраза Игоря о том, что его «накормят». Значит, её подозрения были не напрасны — у него действительно появилась другая женщина.

Внутри жила пустота, холодная и безжалостная, словно зимняя метель. Последние месяцы Жанна устала жить в постоянных сомнениях, следить за мужем, ждать его поздними ночами, звонить и проверять.

«Лучше пусть уйдёт, — думала она. — Пусть будет честным хотя бы в этом».

Воспоминания о ссорах, безосновательных упрёках и постоянной раздражительности Игоря пронеслись в её голове. От этого и сама она стала другой — вспыльчивой, часто плакала, громко говорила. Она почти забыла, что значит улыбаться просто так — когда в доме тихо, дети сыты, и всё спокойно.

В этот момент зазвонил телефон. Мелодия нарушила поток мыслей.

Звонила подруга Лена…

…Прошла неделя после нашей первой встречи в овощном магазине. Я не знал, где живёт Валя, как её найти. Но каждый вечер шёл в тот же магазин, будто надеясь, что судьба снова сведёт нас. И она свела.

Они стояли на остановке. Валя в старом пальто, с теми же детьми. Я подошёл. Она меня сразу узнала.

— Спасибо вам… за тот день. — Голос её был тихим, почти виноватым.
— Не стоит. А можно вас угостить чаем? — спросил я, будто говорил не я, а сердце моё.

Она не сразу согласилась. Но потом всё-таки пришли — скромно, с детьми. Я сварил картошку, открыл банку солёных огурцов, поставил хлеб. Дети ели молча, жадно, а Валя всё пыталась отодвинуть тарелку — стеснялась.

— У меня нет никого… — вдруг сказала она. — Муж погиб, мать в деревне лежачая. Я работаю на почте, подрабатываю уборкой. Всё — ради детей…

Я не знал, что сказать. Но точно знал — отпустить её обратно в ту реальность я больше не могу.

Через два месяца я сделал предложение. Без цветов, без колец — просто сказал:

— Давай будем вместе. Не надо ничего — просто жить. Просто быть. Я полюбил тебя, Валя.

Она плакала. Потом кивнула — так же, как в тот день у кассы. Только теперь я знал — это “да”.

—

Мы поженились тихо, в ЗАГСе. Без гостей. Только дети — в чистых рубашках, с глазами, полными надежды. Я усыновил их всех. Мальчик — Сашка — стал мне сыном, как родной. Девочки называли меня папой раньше, чем я осознал, что это — моё счастье.

Мы жили бедно, но с любовью. Я работал на заводе, Валя всё так же трудилась без отдыха. Но вечерами мы собирались за одним столом, читали, смеялись, пели песни.

Когда у нас родился наш общий сын — Ванечка — я понял, что жизнь отдала мне всё, что могла.

—

Теперь мне 76. Валя ушла три года назад. Тихо, во сне. Я держал её за руку до самого конца.
Каждое утро я иду на рынок, покупаю немного картошки — так, как она когда-то пыталась купить, не хватив трёх копеек.
Потом сижу на лавочке и смотрю, как бегают дети.

Может, когда-нибудь я снова увижу её — с уставшими, но добрыми глазами, с младшим на руках. И тогда я скажу ей:
— Спасибо тебе, Валя, за то, что кивнула. За то, что дала мне целую жизнь.

Мы с Валей начали видеться чаще. То случайно на рынке — она всё так же скромно выбирала самое дешёвое, то в аптеке — стояла у полки и раздумывала, что важнее купить: капли от кашля или жаропонижающее. Я предлагал помочь, но она всё время отказывалась, будто стыдилась своей бедности.

— Вы уже помогли однажды, не нужно больше, — говорила она тихо, избегая взгляда.

Но однажды я не выдержал. Купил два мешка картошки, немного круп, детское питание — и пришёл к ней домой. Она жила в крохотной коммуналке, за занавеской. Дети смотрели на еду, как на новогоднее чудо.

— Это… просто от человека, которому не всё равно, — сказал я.

Валя долго стояла молча, а потом расплакалась. Глубоко, с надрывом, как будто всё, что держала в себе — вырвалось наружу.

— Мне так страшно. Я одна. Они только у меня… — прошептала она, гладя по головке младшего.

С того дня мы стали настоящей семьёй. Сначала я просто помогал. Потом — проводил вечера с детьми, рассказывал сказки, чинил полку, настраивал радиоприёмник. Валя начала улыбаться чаще. И я понял — влюбляюсь. Не в образ, не из жалости — в неё. Настоящую.

Я сделал предложение через год. На сэкономленные деньги мы сыграли скромную свадьбу, без гостей, без платья и фаты. Только мы, дети и тёплый хлеб на столе. Но для меня это был самый счастливый день в жизни.

Прошли годы. Мальчик, который тогда держал сестру за руку, стал офицером. Девочка — врачом. А младший — художником. Они всегда называли меня «папой», и только раз — перед свадьбой дочки — она спросила:

— Пап, а ты ведь не обязан был с нами остаться?

— Не обязан, — ответил я. — Но я был счастлив, что остался.

Сейчас я сижу на старом диване, а Валя читает рядом газету в очках. У нас трое внуков, запах борща на кухне и тихое счастье — то самое, за которое когда-то я отдал рубль у прилавка.

И я знаю — не прожил бы свою жизнь лучше. Потому что нашёл не просто жену. Я нашёл семью. Настоящую. Самую родную.