Через две недели после похорон Рита получила короткое сообщение:

«Здравствуйте, Рита. Это Аня. Не могли бы вы посидеть с Полей в субботу на пару часов? Нашла работу — надо съездить на собеседование…»

 

Рита посмотрела на экран, потом на часы. Был вечер пятницы. Она тут же набрала Аню.

— Конечно, Анечка, конечно. Привози Полю хоть завтра утром. Я и пирог испеку.

 

В ту субботу Рита впервые осталась с маленькой Полиной наедине. Девочка сначала хныкала, тянулась к двери и звала маму, но Рита терпеливо качала её на руках, пела колыбельные, вспоминала, как укачивала когда-то своего сына…

 

Полина вдруг посмотрела на неё широко открытыми глазами и, взяв её за палец, прошептала:

— Ба…

 

У Риты защипало в глазах.

— Ну вот и договорились, — прошептала она в ответ, прижимая девочку к себе.

 

Аня нашла работу. Сначала — уборщицей в офисе, потом — помощницей администратора. Рита всё чаще помогала с Полей. Она не жаловалась, не уставала, не отказывала. В доме снова звучал детский смех.

— Ты как будто мне сына вернула, — как-то сказала она Ане, пока та убирала посуду после ужина.

 

Аня вздохнула.

— А вы — мне мать. Я вас раньше боялась, думала, вы меня не любите.

— Это всё Семён… — прошептала Рита. — Он всегда хотел, чтобы всё было «по его». Но теперь я поняла: жизнь слишком коротка, чтобы держать зло.

 

Они молчали. На кухне пахло пирогом и мятным чаем. Полина играла на полу с куклой, счастливо смеясь.

 

Прошёл год. Весной они втроём пошли на кладбище. Аня положила свежие цветы на могилу Семёна, Полина держала в руках детский рисунок с солнцем и деревом.

 

— Мы справляемся, Семён, — тихо сказала Рита. — Я тебе не рассказывала, но Поля пошла в садик. Аня сдала экзамены — поступает на курсы медсестёр. Мы вместе, Семён. Вместе.

 

Аня посмотрела на Риту с благодарностью.

— Спасибо вам, что не отвернулись.

 

Рита обняла их обеих.

— Вы — моя семья. И точка.

 

Они стояли среди тишины и весеннего ветра, а солнце, пробиваясь сквозь облака, освещало их как будто специаль

но — мягко, тепло, по-матерински.

 

Через две недели, в самый обыкновенный вечер, когда Рита устроилась с чашкой чая на подоконнике и глядела на оранжевое небо заката, телефон негромко завибрировал. Сообщение было от Ани:

 

> «Здравствуйте, Рита… Извините, что беспокою. Мне завтра нужно на собеседование, и няни опять нет. Не могли бы вы посидеть с Лизой пару часов?»

 

 

 

Рита слабо улыбнулась, будто ждала этого. Что-то внутри сжалось от теплого чувства — ей было приятно, что эта девочка, такая потерянная и одинокая, всё же решилась обратиться именно к ней.

 

> «Конечно, Аня. Приноси Лизу хоть сейчас, если нужно.»

 

 

 

 

—

 

На следующее утро дверь открылась, и на пороге появилась Аня — уставшая, но благодарная, с дочкой на руках. Лиза, крошечная, в вязаной шапочке, зевала, прижавшись к маме.

 

— Спасибо вам большое… — прошептала Аня, целуя дочку в лоб. — Я постараюсь быстро.

 

Рита взяла малышку на руки с неожиданной для себя легкостью. Она даже не ожидала, как сильно сердце сожмётся от прикосновения к этому маленькому комочку жизни. Словно что-то давно забытое, но родное, проснулось внутри.

 

 

—

 

Пока Лиза спала, Рита сидела рядом, не отрывая взгляда. Она вспоминала своего сына — Сёму. Он был трудным, упрямым, своенравным, но всё равно оставался её мальчиком. И вот теперь его нет. Но осталась вот эта малышка, часть его… часть, которую он не успел полюбить, понять, принять.

 

Когда Аня вернулась, её глаза светились тревогой и надеждой.

 

— Всё прошло хорошо? — спросила Рита, подавая ей чашку чая.

 

— Думаю, да. Надеюсь, возьмут. Хоть немного стабильности…

 

Они долго молчали. Рита впервые разглядывала Аню не как чужую девушку, а как женщину, которая понесла свою боль и теперь пытается выжить с ребёнком на руках. Одна. Без поддержки. Без тепла.

 

— Аня… — тихо начала Рита. — А давай ты больше не будешь одна?

 

Аня подняла на неё глаза — растерянные, усталые, но живые.

 

— Что вы имеете в виду?

 

— Переезжайте ко мне. В доме есть свободная комната, да и Лизе будет лучше. Не бойся, я не навяжусь. Просто… мне тоже очень одиноко.

 

Слёзы предательски выступили на глазах у Ани.

 

— Я… Я даже не знаю, что сказать…

 

— Просто скажи «да», — мягко улыбнулась Рита. — Ради Лизы. Ради тебя. Ради памяти о Сёме.

 

 

—

 

Спустя месяц в доме Риты стало светлее. Он больше не казался пустым. Вечерами пахло кашей и молоком, Лиза громко смеялась, Аня рассказывала о новой работе, а Рита вязала ей пинетки и пекла пирожки.

 

Однажды, укладывая Лизу спать, Аня прошептала:

 

— Знаете, Рита… Я вас теперь считаю своей мамой. Спасибо, что вы у нас есть.

 

Рита, затаив дыхание, поцеловала её в висок и прошеп

тала:

 

— И ты — моя дочка. Теперь всё у нас будет хорошо.

 

 

Прошёл год.

 

Дом Риты давно перестал быть тихим и пустым. Утром он наполнялся детским лепетом, запахом манной каши и звуками маленьких босых ножек, цокающих по деревянному полу. Лиза уже уверенно ходила, лепетала первые слова, и среди них — самое тёплое: «Ба».

 

Так она называла Риту. Просто — «Ба». Без пафоса. Без крови. Без прошлого.

 

Аня за это время стала увереннее. Работала бухгалтером в небольшой фирме, вставала рано, но всегда успевала поцеловать дочь и улыбнуться Рите перед выходом. А по вечерам они вдвоём качали Лизу, читали сказки, готовили ужин и пили чай на кухне, делясь воспоминаниями.

 

— Он бы гордился тобой, — однажды сказала Рита, посмотрев на Аню. — Ты сильная. Настоящая.

 

Аня опустила глаза, а потом осторожно положила руку поверх руки Риты.

 

— Он не успел меня узнать. Но я уверена, он вас любил. Просто не знал, как это показать.

 

— Мы с ним часто ссорились. Он винил меня в смерти отца… А я… — Рита вдруг сжала губы, и слёзы выступили на глазах. — Я хотела, чтобы он был лучше, чем он был. Строже к нему была, чем следовало. Я пыталась сделать из него мужчину, но не дала ему времени просто быть ребёнком.

 

— Он всё равно был вашим сыном. И он — часть Лизы. Она каждый день напоминает мне, что вы — теперь наша семья.

 

 

—

 

Однажды весной, когда цветущие яблони у подъезда пахли особенно сильно, Рита почувствовала, как что-то в её теле стало уставать. Сначала — лёгкая слабость, потом — быстрая утомляемость, потом — боль.

 

Она долго не говорила. Не хотела пугать Аню. Не хотела, чтобы та снова осталась одна, не дай Бог. Но однажды, когда упала в ванной и Аня нашла её на полу, пришлось признаться: это был рецидив.

 

— Рита… — Аня крепко держала её за руку. — Мы справимся. Я рядом. И Лиза рядом. Вы теперь не одни.

 

— Я не боюсь, — прошептала Рита. — Я только боюсь… что Лиза меня забудет.

 

— Никогда, — сказала Аня. — Я расскажу ей всё. Как вы стали для нас светом в темноте. Как вы спасли нас обеих.

 

 

—

 

Последние месяцы Рита провела дома. Аня ухаживала за ней, как за родной матерью. Лиза приносила ей игрушки, пела песни, и даже однажды принесла плюшевого зайца и прошептала:

 

— Ба, он с тобой поспит, ладно?

 

И Рита заплакала. Но это были светлые слёзы.

 

В последнюю ночь она лежала в своей комнате, окно было приоткрыто, и тёплый ветер играл с занавеской. Аня сидела рядом и держала её за руку.

 

— Спасибо, — сказала Рита едва слышно. — За то, что дали мне почувствовать… что я не зря жила.

 

— И вы — не зря нас полюбили, — сквозь слёзы ответила Аня.

 

 

—

 

После похорон Аня долго молчала. Но однажды, проснувшись, она посмотрела на Лизу, которая спала в обнимку с тем самым зайцем, и шепнула:

 

— Сегодня пойдём к бабушке. Посадим ромашки. Она любила их. Как и ты.

 

 

—

 

Каждую весну, в день, когда яблони цветут, Аня и Лиза приходят на кладбище с ромашками. Лиза всегда кладёт цветы аккуратно и шепчет:

 

— Привет, Ба. Мы пришли. У нас всё хорошо. Я тебя люблю.

 

И ветер уносит эти слова куда-то в небо, туда, где Рита улыбается, смотря вниз, зная — её сердце продолж

ает биться в маленькой девочке, которую она успела полюбить.