«Алексей Серов идёт навстречу неизвестному ужасу

Весна. Мурманский порт. Траулер «Североморец-12» готовится к выходу в море. Для экипажа — обычный рейс к побережью Новой Земли: рев дизелей, проверка механизмов, короткие шутки. Младший механик Алексей Серов, тридцати двух лет, человек тихий, перед отплытием пишет жене короткое письмо: «Скоро вернусь. Береги сына». Бумага пропитана запахом мазута, пальцы — железом.

Барометр резко падает. К вечеру море темнеет, небо сжимается свинцовой массой. Шторм обрушивается внезапно: волны накрывают палубу, ветер вырывает крики, свет гаснет. Алексей держит руку на корпусе двигателя — сердце судна бьётся, будто прощаясь. Глухой удар снизу, похожий на взрыв. Судно опрокидывается. Вода хлещет внутрь, людей швыряет по отсекам. Мир сжимается до двух звуков — рёва моря и собственного дыхания.

Холод. Падение. Тьма.

…Он приходит в себя на белом. Не палуба — лёд. Вокруг — разбитые льдины, клочья снастей, тишина. Ни корабля, ни людей. Только он. Вдалеке темнеет нечто, похожее на строение. Алексей ползёт, лёд трещит под ним. Это не катер, а старая избушка с выцветшей табличкой: «Станция Полярная, 1943».

Внутри — мрак, запах ржавчины и пыли. Печь, перевёрнутые ящики, остатки антенны. На стене — карта с блеклой надписью и датой «1943». Значит, станция заброшена уже десятки лет. Но на столе стоит свежая банка консервов и виден след сапога. «Я здесь не один», — понимает Алексей. В тот же миг дверь медленно захлопывается.

Он собирает всё, что может пригодиться: проволоку, батарейку, кусок антенны. На льду находит тела двоих товарищей, перевёрнутый плот, промокший портфель с записями рейса. Внутри — тетрадь с пометкой «май» и фамилией капитана. В ящике — записка, едва читаемая под солёными разводами: «Оставь меня. Иди на юг. Опасно». Слово «опасно» подчеркнуто дважды.

Следы на снегу странные — будто кто-то волок что-то тяжёлое. Провизия слишком свежая, чтобы пролежать здесь двадцать с лишним лет. Алексей возвращается к станции, пытается включить радио. Шипение, треск, и вдруг — голос, ровный, близкий:

— Серов… если слышишь… уходи…

Он перебирает частоты, но слышит лишь шум и своё имя, тонущие в белой пустоте. На внутренней стороне двери ножом выцарапано: «НЕ ЗОВИ. ТУТ НИКТО НЕ ОТВЕЧАЕТ».

Дальше — ещё одна постройка, занесённая снегом: «Норд-3». Внутри всё будто покинули в спешке: перевёрнутый чайник, кружка, раскрытый спальный мешок. На стене карта Арктики с проведённой линией через море Лаптевых и надписью сбоку: «Связь потеряна

Эти два слова будто запали в мозг. Алексей долго смотрел на карту, чувствуя, как холод медленно пробирается под одежду. На стене тень от колышущегося огня печи казалась живой. Ему показалось — шевельнулась. Он резко обернулся. Никого. Только ветер гудел в трещинах стен.

Он нашёл спички, растопил печь обломками ящиков. Металл потрескивал, огонь лениво полз вверх, разгоняя тьму. Уставший, Алексей сел у стены и достал из кармана промокший портфель. Внутри, между страницами журнала рейса, — фотография. Его жена Лида и сын Ваня, которому тогда было всего пять. Снимок выцвел, но глаза сына всё ещё смотрели прямо в него.

— Вернусь… — шепнул он, не зная, слышит ли кто-то.

Утро было безвременным — солнце лишь отражалось в снегу, не поднимаясь над горизонтом. Алексей вышел наружу. Ветер стих. На льду — следы. Не его. Глубокие, вытянутые, как будто кто-то передвигался, опираясь на что-то тяжёлое. Он пошёл по ним. Снег хрустел, под подошвами поскрипывал лёд. Через несколько сотен метров — металлическая конструкция, наполовину утонувшая в насте. Старый самолёт, возможно разведывательный. На борту едва читались буквы: «АН-2, 1952».

В кабине — скелет в лётной куртке. На коленях у него лежала карта, вся исчерканная карандашом. Алексей аккуратно развернул её: стрелка указывала на юг, вдоль побережья, где рукой было выведено слово «убежище». Под ним — три буквы: «Н-7».

Он почувствовал, как по телу прошёл озноб, не от холода — от странного предчувствия. Значит, кто-то здесь пытался выбраться. И, может быть, дошёл.

Вернувшись на станцию, он собрал из найденных деталей самодельные санки, закрепил на них немного провизии, флягу, карту. Ветер усиливался, но небо оставалось ясным. Уходить отсюда — единственный выход.

Путь занял несколько дней. Он шёл по белой пустыне, где не было ни горизонта, ни тени. Только хруст под ногами и собственное дыхание. Иногда казалось, что кто-то идёт рядом — шаг в шаг, чуть позади. Он оборачивался, но видел только следы — свои.

Ночами, когда он прятался за снежными грядами, снились странные вещи: капитан, стоящий у штурвала, зовущий его по имени, лица экипажа, исчезающие в воде. Просыпался в холодном поту и слышал глухой гул — то ли эхо, то ли далёкий рев двигателей.

На пятый день показались очертания строений. Несколько металлических куполов, наполовину засыпанных снегом. На одной из стен виднелась надпись — «Норд-7». Он едва удержался от того, чтобы не закричать от облегчения.

Вход был наполовину завален, но внутри оказалось тепло. Работал генератор — слабый, дребезжащий, но живой. На столе горела лампа, рядом стояла чашка с замёрзшим чаем. Алексей почувствовал запах — не старый, не затхлый, а свежий, будто кто-то покинул место лишь час назад.

— Есть кто? — окликнул он.

Ответом был лишь гул ветра.

Он спустился ниже, по лестнице, ведущей в подземный отсек. Там — лаборатория: столы, приборы, пробирки. На стене — доска с формулами, надпись мелом: «Не выходить наружу без сигнала». Рядом — список дат. Последняя — 1966 год.

Алексей застыл. Это был тот самый год, когда пропал «Североморец-12».

На полу валялся журнал наблюдений. Он поднял его и стал читать:

> 12 мая 1966. Зафиксировано появление неизвестного сигнала с северо-востока. Источник перемещается. Возможно, судно. Подать ответ невозможно — связь нестабильна.

13 мая. На льду найден человек. Жив, но в тяжёлом состоянии. Неопознан. Говорит бессвязно. Просит найти корабль… «Североморец».

Алексей опустился на стул. Его сердце билось так сильно, что казалось, его можно услышать. Значит, здесь уже находили кого-то из их экипажа. Может, его самого? Нет, он только пришёл… Но дата — та же.

Он перевернул страницу:

> 15 мая. Пациент исчез. Следы ведут к станции «Полярная». Следовать за ним опасно. Уровень радиации нестабилен. Проект «Норд» заморожен.

Проект? Радиация? Что происходило в этих местах?

Он прошёл в соседнее помещение. В углу стояли контейнеры с герметичными крышками. На одном — надпись «Образец №4. Не вскрывать». На другом — «Материал доставлен 12 мая 1966». Та же дата.

Он открыл крышку. Внутри — прозрачная капсула, внутри которой что-то мерцало, как замёрзший кусок света. Когда он наклонился ближе, из-под капсулы пробежал слабый разряд — воздух вокруг зашипел, приборы мигнули. Алексей резко захлопнул крышку.

Вдруг сверху донёсся скрип. Кто-то ходил по настилу. Он поднялся. В проходе мелькнула тень — человек, или что-то похожее. Алексей рванул за ним, выбежал наружу, но успел увидеть лишь фигуру в сером плаще, уходящую к скалам.

— Подожди! — крикнул он.

Фигура обернулась. Лицо было закрыто маской, только глаза — усталые, светлые. Тот стоял неподвижно, потом поднял руку и указал на юг. После чего исчез в тумане.

На следующий день Алексей двинулся дальше. Шёл туда, куда показал неизвестный. Дни сливались, снег и ветер казались бесконечными. Но в какой-то момент впереди показался утёс, а за ним — чёрная вода. Море. Лёд уходил вглубь, оставляя узкую полоску суши, где торчали остовы деревянных домов.

Там он нашёл лагерь. На стене одного домика висела табличка: «База Гидрографии СССР. 1957». Внутри — радиостанция. Он почти не верил глазам, когда стрелка прибора дрогнула. Связь!

Он включил микрофон:

— Это Серов. Траулер «Североморец-12». Прошу ответить…

Ответ пришёл не сразу.

— Повторите позывной, — сказал голос. Чёткий, мужской, но чужой.

— Серов Алексей. Младший механик. Судно потеряно в шторме. Нужна эвакуация.

Пауза. Потом:

— Вы назвали год? Какой сейчас, по-вашему, год?

Он замер.

— Шестьдесят шестой… — произнёс он тихо.

Долгая тишина. Потом — голос, с дрожью:

— Повторите. Вы сказали… 1966?

— Да. А какой… сейчас?

В эфире треск. Затем слова, будто издалека:

— 1993. Вы… не могли выжить.

Алексей медленно опустил микрофон. Комната закружилась. Двадцать семь лет. Он пропал двадцать семь лет назад. Но как? Почему не постарел? Где он был всё это время?

Он вышел наружу. Ветер нёс крошки льда, небо темнело. На горизонте мерцали огни — возможно, корабль. Или мираж.

Через сутки его подобрали. Судно научной экспедиции «Академик Павлов». Моряки приняли его молча — то ли от растерянности, то ли от страха. Медики осмотрели — тело в порядке, но анализы странные: кожа без следов старения, уровень радиации выше нормы, память частично фрагментирована.

Когда ему показали газету с датой — 1993 год — он долго не мог поверить. Мир, который он знал, исчез. Лида, сын… они давно взрослые. Может, живы, может, нет.

На берегу, в Мурманске, его встречали как чудо. Газеты писали: «Моряк, исчезнувший в 1966, найден живым!» Его фотографировали, расспрашивали, он отвечал одно и то же:

— Не знаю, как выжил. Просто шёл…

Ночами, в больничной палате, он слышал всё тот же треск эфира. Иногда — свой позывной. Иногда — шёпот:

— Уходи

Через неделю к нему пришёл человек в гражданском, представился сотрудником научного института. Попросил рассказать всё подробно. Алексей говорил несколько часов — о шторме, станции, голосе по радио, о фигуре в сером. Тот слушал внимательно, делал пометки, потом сказал:

— На картах тех мест нет станции «Норд-7». Есть только «Норд-3». Она закрыта в 1947-м.

— Я был там. Всё сохранилось. Лампа, лаборатория…

Мужчина покачал головой:

— Мы проверяли. Там пусто. И уже давно.

Алексей замолчал. Но в глубине души знал — не могло быть миражом. Он видел огонь, слышал шаги.

Через месяц его отпустили. Он нашёл адрес семьи. Дом в Мурманске — тот же, только старее. На звонок открыла женщина с седыми волосами. Она долго смотрела, потом прошептала:

— Алексей…

Это была Лида. Постаревшая, но та же. Она не сразу поверила, потом просто обняла его, как обнимают тень. В комнате — фотографии, книги, на стене портрет мужчины — их сына, теперь уже взрослого. Он служил на флоте, как отец.

— Он погиб три года назад, — сказала Лида тихо. — Шторм в Баренцевом море.

Алексей не ответил. Сел у окна. Ветер стучал по стеклу — точно так же, как тогда, в море. Он достал из кармана старую карту с надписью «убежище» и стрелкой к югу. Бумага потемнела, но след карандаша ещё был виден.

— Что это? — спросила Лида.

— Не знаю… Но мне кажется, я должен туда вернуться.

Через год он действительно вернулся в Арктику — уже как участник новой экспедиции. Никто не верил его рассказам, но правительство решило проверить. Группа из пяти человек, самолёт, маршрут вдоль побережья Карского моря.

На четвёртый день они нашли руины станции. Табличка «Норд-7» лежала в снегу. Металл проржавел, всё было разрушено. Ни генератора, ни лаборатории, ни следов жизни. Только на стене, внутри одного из куполов, кто-то ножом вывел слова:

«Серов был здесь. 1966».

Учёные переглянулись. Алексей стоял неподвижно.

— Я не писал этого, — произнёс он. — Или… не помню.

Ночью, когда все спали, он снова услышал радио. То самое шипение.

— Серов… — прозвучало. — Возвращайся.

Он взял приёмник и вышел наружу. На небе сияло северное сияние — густое, зелёное, как живое. Из-подо льда исходило слабое свечение, словно кто-то включил свет внизу. Алексей шагнул ближе — лёд застонал.

— Кто вы? — спросил он в микрофон.

— Мы здесь, — ответил голос. — Ты уже приходил.

— Когда?

— Каждый раз, когда шторм забирает корабль.

Он почувствовал, как ноги сами делают шаг вперёд. Лёд треснул. Внизу — тёмная вода и отблеск света. Голос стал ближе:

— Домой, Алексей. Здесь твой рейс не закончен.

Мир снова содрогнулся. Шум, холод, вспышка.

Весна. Мурманск. На пристани стоит траулер «Североморец-12». Корабль как новенький, люди на палубе смеются, проверяют снасти. Младший механик Серов пишет короткое письмо: «Скоро вернусь. Береги сына». Бумага пахнет мазутом, руки — железом.

Барометр падает. К вечеру море густеет. Шторм начинается внезапно. Алексей держит руку на корпусе двигателя, чувствуя знакомый толчок.

Он уже знает, что будет дальше. Но всё равно смотрит в иллюминатор и шепчет:

— Может, в этот раз успею вернуться.

Где-то далеко, в заснеженной пустыне, радио старой станции оживает на секунду.

Треск, помехи, потом — тихий голос:

— Серов… если слышишь… уходи…

И снова — тишина.

Читайте другие, еще более красивые истории»👇

Только ветер поёт над льдом, и где-то под ним мерцает свет — такой же, как двадцать семь лет назад.