Девочка принесла память о давно ушедшем

— Какая у тебя внучка, Василий Дмитриевич, черноглазая да белозубая! В кого же она такая уродилась? Или, может, не твоя вовсе?

— Как не моя, барин, моя, родная, — спокойно ответил старик. — Раз в поколение у нас такая рождается, уж и не упомню, когда в последний раз было. Это внучка моего сына Аркадия, значит, мне она уже правнучкой приходится.

— Странно, — удивился Сергей Сергеевич. — У вас ведь весь род беловолосый. Я же всех Евсеевых помню, ещё от деда моего служили. Ваши предки верой и правдой дому нашему служили.

— Было, барин, всё верно, — кивнул Василий Дмитриевич. — И прадед мой у вас приказчиком был, и дед, и отец, и я сам тут служил. А вот сыновья мои в город ушли: Влас кучером у барыни работает — добрая женщина, обеспеченная, и детей их пристроила, и внуков. Семён — в лавке приказчик, своё дело открыть надумал. Аркадий, дед Аннушки, в военных людях, до чина дослужился, награды имеет. Князь, сам знаешь какой, его хвалил, при себе держал, помогал. Аркадий теперь хорошо живёт, хозяйство ведёт крепко.

Сына своего, Антония, женил на девушке доброй, так и появилась на свет Аннушка — радость всему дому. Девки в нашем роду редкость, барин, всё сыны да сыны, а уж если девчонка родится, так непременно красавица — глаза чёрные, да характер светлый. Вот и эта, Аннушка, такая.

Старик сидел у реки, сети чинил, рядом вертелась девочка — гибкая, тоненькая, с живыми глазами, будто не ребёнок вовсе, а чудо.

Сергей Сергеевич, молодой барин, стоял неподалёку и не мог отвести взгляд.

— Анютка, а пойдёшь за меня замуж? — спросил он в шутку.

— Я ж маленькая ещё, барин, — ответила девочка серьёзно.

— Маленькая, да вырастешь, — улыбнулся он. — Тогда пойдёшь?

— Пока я вырасту, вы уж стариком станете, — сказала она спокойно. — А я за молодого пойду.

— И кто же он, этот молодой? — засмеялся барин. — Нашла уже?

— Нет, пока нет, — девочка покачала головой. — Бабушка Донка сказала, я узнаю, когда он сам придёт.

Сергей Сергеевич удивился:

— Какая ещё бабушка Донка? Василий Дмитриевич, это кто такая? Ведь у Аркадия жена из вашей деревни, Василина? Что-то не пойму, откуда Донка взялась?

— Эх, барин, не обращайте внимания, — махнул рукой старик. — Мелет что вздумается, дитя же ещё, выдумывает.

— Барин, можно я с Валетом поиграю? — вдруг перебила их Аннушка и, не дожидаясь ответа, побежала к реке. Охотничий спаниель, пес Валет, радостно кинулся за ней.

Сергей Сергеевич нахмурился:

— Василий Дмитриевич, а откуда она знает кличку собаки? Я ведь только сегодня его привёз, никто, кроме меня, не знал.

— Может, случайно услышала, барин, — пожал плечами старик. — Или вы сами обронили.

— Нет, никому не говорил… — задумался барин.

— Да бросьте, барин, ну что вы! Детишки любят всякое придумывать, — отмахнулся Василий Дмитриевич.

А тем временем девочка весело бегала по берегу, Валет прыгал рядом, вздымая брызги.

Сергей Сергеевич долго ещё смотрел на них. Что-то странное, необъяснимое поселилось в его душе. Эта девчонка с чёрными глазами и спокойным взглядом будто знала больше, чем могла знать.

Прошло время. Осенью, когда листья уже ложились золотом на землю, они встретились снова. Аннушка с дедом пошли по грибы, а Сергей Сергеевич гулял по лесу с Валетом. Он бродил меж деревьев, читал вслух стихи, сочинённые накануне, когда вдруг пёс насторожился, залаял и стрелой сорвался вперёд, скрывшись за поворотом тропы

Сергей Сергеевич поспешил за Валетом, пробираясь сквозь ветви, покрытые осенней листвой. Шелест листьев под ногами заглушал собственное дыхание, и когда он наконец выбежал на небольшую полянку, сердце его ёкнуло: у старого дуба стояла Аннушка. В руках — корзинка с грибами, волосы выбились из-под платка, на щеках румянец, глаза — те самые, глубокие, как озёрная тьма после дождя.

Рядом лежал Валет, положив морду на её колени. Девочка гладила его по голове и тихо что-то напевала.

— Как ты его успокоила? — удивился барин, подходя ближе. — Он же чужих не подпускает.

Аннушка подняла взгляд.

— А он не чужой. Он ведь вас любит, значит, и меня тоже, — ответила спокойно, словно это было самым естественным объяснением на свете.

Сергей Сергеевич невольно улыбнулся, но внутри его кольнула странная тревога. В голосе девочки было что-то взрослое, даже мудрое, что никак не вязалось с её возрастом.

— Опять ты с дедом в лес?

— Ага. Он сети чинил, а я грибов захотела. Тут белые растут, под самой осинкой, — она показала рукой в сторону зарослей. — А вы зачем сюда пришли, барин?

— Да я так… — он замялся. — Хожу, думаю, стихи читаю. Природа вдохновляет.

Аннушка кивнула серьёзно, как взрослая.

— Природа знает больше, чем люди. Она ведь всё помнит. Даже то, что люди забыли.

Он хотел было спросить, откуда у неё такие слова, но она вдруг поднялась, поставила корзинку и сказала:

— Барин, вы не грустите. Скоро всё изменится.

— Что изменится? — не понял он.

— Всё, — сказала она просто и, подняв корзину, пошла прочь между деревьев.

Эти слова засели в памяти Сергея Сергеевича. Он вспоминал их часто, особенно по вечерам, когда в доме становилось тихо, и тени от свечей плясали по стенам. С каждым днём он всё больше ловил себя на том, что думает об этой девочке. Не как мужчина о женщине — нет, скорее, как человек о загадке, которая не даёт покоя.

Зимой он снова приехал в имение. Морозы стояли крепкие, речка замёрзла, а вокруг леса — только блеск инея да хруст снега под сапогами. Старика Василия Дмитриевича он встретил у ворот.

— Здравствуйте, барин, — поклонился тот. — Не ожидали мы вас зимой.

— Захотелось побыть здесь, — ответил Сергей Сергеевич. — Тишина помогает думать.

— Тишина — да, помогает, — кивнул старик. — Только в такую тишину и с ума сойти можно, если душа не чиста.

Он сказал это просто, без намёка, но барин почему-то вздрогнул.

— А Аннушка где? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.

— Так дома, с матерью, — ответил Василий Дмитриевич. — Девка растёт, не по годам разумная. Только странная порой.

— В каком смысле странная?

Старик задумался, потом произнёс:

— Знаете, барин, иной раз проснусь ночью — а она на крыльце сидит, в небо глядит. Говорит, что «там звёзды разговаривают». Или вот недавно — говорит, что слышала голос бабушки Донки. А бабушка та, барин, царство ей небесное, уж лет тридцать как померла.

Сергей Сергеевич нахмурился.

— Вы думаете, она сочиняет?

— А кто её знает, — вздохнул старик. — Только когда она говорит, верится почему-то. Не детская она, будто из другого мира.

На Рождество Сергей Сергеевич был приглашён к Евсеевым — по соседству, по-доброму. В избе пахло хвойными ветками и пирогами. Аннушка сидела у печи, держала на коленях котёнка. Её глаза отражали огонь, и, когда она подняла взгляд на барина, ему показалось, что она видит его насквозь.

— Здравствуйте, барин, — тихо сказала она.

— Здравствуй, Аннушка. — Он подошёл ближе. — Как дела?

— Хорошо, — ответила она просто. — Только вам грустно

— С чего ты взяла?

— Так чувствую, — сказала девочка. — У вас сердце тяжёлое. Оно шумит, как река перед грозой.

Сергей Сергеевич оторопел. Никто никогда не говорил с ним так прямо.

— Откуда ты знаешь?

— Мне бабушка Донка сказала. Она приходит, когда нужно.

Он хотел рассмеяться, но не смог. В её голосе не было ни шутки, ни детской фантазии. Только уверенность и покой.

— И что же сказала тебе твоя Донка?

— Что вы должны что-то найти, пока не поздно.

— Найти? Что именно?

Аннушка задумалась, глядя в пламя.

— Себя.

Эти слова прозвучали так тихо, что он едва расслышал.

После Рождества Сергей Сергеевич заболел. Простуда затянулась, потом пошли приступы слабости, одышка, жар. Врачи из города приезжали, качали головами. Говорили — переутомление, нервы. Но барин знал: болезнь — не телесная. Его мучила тоска, какая бывает у человека, потерявшего смысл.

Как-то ночью, когда метель завывала за окнами, ему вдруг показалось, что кто-то стоит у постели. Он открыл глаза — у окна, в лунном свете, стояла Аннушка.

— Ты… как ты сюда попала? — прошептал он.

— Я рядом, — сказала она. — Не бойтесь.

— Ты настоящая?

— А разве это важно? — улыбнулась она. — Вы должны проснуться, барин. Всё ещё впереди.

Он хотел дотронуться до неё, но девочка растаяла, словно свет погас.

Наутро Василий Дмитриевич сказал, что Аннушка всю ночь спала дома.

Весна пришла поздно, но с первыми проталинами Сергей Сергеевич оправился. Болезнь будто отступила. Он снова стал выходить в сад, гулял вдоль реки, иногда даже писал стихи.

Однажды он заметил, что на берегу кто-то сидит — девичья фигура в белом платке. Подошёл ближе — Аннушка.

— Барин, — улыбнулась она, — вы поправились

— Да, благодаря тебе, — сказал он.

— Не мне, — покачала она головой. — Просто всё вернулось на своё место.

Он сел рядом. Тихо журчала вода, пахло талым снегом.

— Скажи, Аннушка, кто ты на самом деле?

Она задумалась, потом произнесла:

— А вы верите, что души возвращаются?

— Ты о чём?

— Моя бабушка Донка была вашей няней. Она рассказывала, что любила маленького барина — вас, Сергея Сергеевича, когда вы ребёнком были. Говорила: «Он грустный, ему в жизни будет трудно, но сердце у него чистое».

— Что ты несёшь, девочка… — прошептал он.

— А я — несу её слова. Она просила, чтобы я напомнила вам: не забывайте добро. Оно сильнее смерти.

Он смотрел на неё, не веря собственным ушам. Всё вокруг будто исчезло — остались только она, река и лёгкий ветер.

— А ты кто, если не она?

— Я — память, — ответила Аннушка. — А вы — тот, кто должен помнить.

Прошли годы. Сергей Сергеевич остался жить в деревне. После смерти родителей имение досталось ему полностью, но он не поехал в город. Всё чаще писал, всё меньше принимал гостей.

Аннушка росла. Её детская черта в лице смягчалась, превращаясь в женскую красоту. С каждым годом она становилась всё больше похожей на ту самую Донку — как описывали старики.

Когда ей исполнилось семнадцать, она пришла к нему сама.

— Барин, — сказала, глядя прямо в глаза, — вы ведь не женились?

— Нет, Аннушка. Не сложилось.

— А почему?

Он не ответил. Она подошла ближе.

— Потому что вы всё ещё ищете то, чего нет, — сказала тихо. — Вы ищете в других то, что потеряли в себе.

Сергей Сергеевич вздохнул.

— И что же мне делать?

— Простить. Себя и прошлое.

Той весной в деревне случился пожар — молния ударила в амбар у Евсеевых. Люди сбежались тушить, но огонь был сильный. Вдруг кто-то крикнул:

— Аннушка там!

Сергей Сергеевич бросился в пламя, не раздумывая. Дым слепил глаза, жар обжигал лицо. Он нашёл её — в углу, прижав к себе младшего брата. Вытащил обоих, сам обжёг руки, но не отпустил.

Когда пожар потушили, он лежал у реки, обессиленный, а рядом сидела Аннушка.

— Зачем вы пошли туда, барин? — прошептала она.

— Потому что ты… — он запнулся. — Ты — часть меня.

Она улыбнулась.

— Теперь всё правильно.

После того пожара она долго болела. Казалось, силы уходят из неё день за днём. Врачи не понимали, отчего. Сергей Сергеевич почти не отходил от её постели.

— Барин, — однажды сказала она, — не грустите. Всё должно идти, как задумано.

— Ты выздоровеешь, слышишь? — он сжал её руку.

— Нет, — ответила она спокойно. — Моё время заканчивается.

— Не смей так говорить!

Она посмотрела на него с тем самым взглядом, от которого всё внутри дрожало.

— Вы ведь теперь живёте, барин. А я своё сделала. Я просто пришла напомнить.

— О чём?

— Что добро возвращается, даже через боль. И любовь — не всегда для жизни, иногда — для памяти.

Через три дня её не стало.

Сергей Сергеевич похоронил её у реки, где впервые увидел. На могиле посадил белую берёзу. Весной листья её шумели, как тихий шёпот.

Годы шли. Он жил долго, пережил войны, перемены, но каждый раз, приезжая к старому дому, шёл к тому месту. Сидел под берёзой, гладил шерсть Валета — уже другого, потом третьего, но всегда с тем же именем.

И всякий раз, когда ветер касался ветвей, ему чудилось, будто кто-то шепчет:

— Не грусти, барин. Всё правильно.

И только однажды, на закате, он вдруг увидел её — молодую, в белом платье, с косой и тёмными глазами. Она стояла на берегу, улыбалась.

— Аннушка… — прошептал он.

Она кивнула.

— Теперь вы свободны.

Он поднялся, сделал шаг — и ветер вдруг стих.

На следующее утро его нашли под берёзой, с лёгкой улыбкой на лице.

А на ветках висели капли росы, похожие на слёзы.

И казалось, будто сама река тихо напевала колыбельную — ту самую,

Читайте другие, еще более красивые истории»👇

которую когда-то пела девочка с глазами цвета ночи.