Напрасно дала соль — беда настала

НАПРАСНО ТЫ ДАЛА ЕЙ СОЛЬ В ДОЛГ

Эту старинную, будто из глубины веков пришедшую историю мне однажды рассказала баба Галя — наша соседка. Она заглянула ко мне по-соседски, попросить соли. Я как раз была занята стряпней — пекла румяные пирожки с капустой, и аромат наполнял дом таким уютом, что на душе становилось тихо и светло. Я пригласила бабу Галю присесть, угоститься чаем из самовара, который только что зашумел своей мелодичной песней. Она устроилась на краешке дивана, вздохнула так, будто скинула тяжесть прожитого дня, и глаза её потеплели.

Смакуя горячий пирожок и запивая его ароматным чаем, она посмотрела на меня испытующе и сказала:

— Сейчас расскажу тебе одну историю. Верить или нет — решай сама, но всё это было на моих глазах. Запомни её.

Она поудобнее устроилась, и, пока за окном сгущались сиреневые сумерки, начала неторопливый рассказ.

— Когда мне было семнадцать, — начала баба Галя, — в нашу деревню, затерянную среди полей, приехала родственница местного кузнеца — его тётка, Алевтина. Женщина она была неприметная, горбатая, с длинным, крючковатым носом, — на вид словно сказочная баба-яга. Дети шарахались, а взрослые перешёптывались, звали её за глаза «бабкой-ешкой». Но за этой суровой наружностью скрывалась удивительно добрая душа: она лечила людей и скотину травами, помогала бескорыстно, говорила слова, которые успокаивали боль.

Совсем другая жила на краю деревни — Акулина. Её характер был чернее ночной тучи. Она питала к кузнецу недобрые чувства, но он и смотреть на неё не хотел. Акулина вечно кому-то портила жизнь: то курица у соседей сдохнет, то молоко в крынке стухнет, а уж сплетни она распускала щедро и с удовольствием. С ней старались не связываться, обходили её дом стороной.

После приезда Алевтины дела кузнеца пошли в гору: работы прибавилось, деньги водиться стали. И вот он решился жениться на моей сестре Варваре — скромной, румяной девушке со светлыми, как лен, волосами. Сговорились сыграть тихую свадьбу, а сбережения пустить на постройку новой избы.

В разгар свадебных хлопот к нам вдруг пришла Акулина. Постучала несмело, попросила у матери соли — всего на пару дней. Мама удивилась: зачем идти через всю деревню, если ближе есть соседи? Но отказать не смогла — душа у неё была добрая. Насыпала щедрую горсть соли в узелок и отдала.

Акулина уже шла к воротам, как в этот момент во двор вошла Алевтина, возвращавшаяся с луга. Она не сказала ни слова, лишь обошла незваную гостью. Та, выйдя за калитку, вдруг резко обернулась, плюнула через плечо в сторону Алевтины и быстро что-то прошептала, почти неслышно, после чего со всех ног бросилась прочь, будто сама испугалась того, что сделала.

Мы с мамой растерянно наблюдали эту сцену. Алевтина же не замедлила: наклонилась, зачерпнула горсть пыли с земли, метнула её вслед Акулине и перекрестила воздух широким крестом.

Подойдя к нам, она сказала ровным, но серьёзным голосом:

— Зачем приходила эта женщина?

— Соли просила, обещала вернуть через два дня, — ответила мама.

Алевтина покачала головой:

— Напрасно вы дали ей соль. Не к добру это.

НАПРАСНО ТЫ ДАЛА ЕЙ СОЛЬ В ДОЛГ

Слова Алевтины повисли в воздухе, будто туман. Мама смутилась, но ничего не ответила. Она никогда не верила в приметы и колдовство — считала это деревенскими сказками. Однако в её глазах промелькнула тревога: слишком серьёзным был голос Алевтины, и её лицо вдруг стало суровым, как у человека, который знает больше, чем говорит.

— Что же теперь делать? — тихо спросила я, хотя сама не понимала, зачем.

— Молиться, — коротко ответила Алевтина. — И смотреть в оба.

Этой ночью я долго не могла уснуть. Ветер шуршал в кронах старых лип, где-то ухнула сова, и всё это почему-то казалось недобрым знаком. На душе было тяжело, словно нависла беда.

На следующий день в деревне начали происходить странности. Сначала у соседа, что жил через две избы от кузнеца, пало две коровы — здоровые, откормленные. Потом у вдовы Пелагеи на печи загорелась подушка, хотя огонь был уже давно затушен. Люди шептались, переглядывались, но вслух никто ничего не говорил — боялись.

Акулина тем временем ходила по деревне с самодовольным видом, будто знала, что все слухи о ней, и наслаждалась этим. На колодце её видели рано утром, она что-то шептала в воду, бросала туда щепотки земли. А на вечерней заре стояла на опушке и рвала крапиву — но не обычную, а ту, что росла у старого, покосившегося креста, где по слухам ещё при царе похоронили повесившегося.

Алевтина, увидев это, пришла к нам и строго сказала:

— Варвару в эти дни не выпускать одной никуда. Пусть в доме сидит, на глаза ей не попадается.

Мама вздохнула, но послушалась. Варвара сначала возмущалась, что из-за «сказок» ей нельзя пойти к подругам или в лес за ягодами, но потом притихла. Она чувствовала — что-то недоброе витает в воздухе.

Акулина же не успокоилась. На третий день она вернула соль — и вернула странно. Не вошла во двор, не позвала, а просто оставила узелок на пороге. Когда мама подняла его, оказалось, что соль сырая, словно побывала в воде, и пахла затхло.

Алевтина, узнав, велела не заносить узелок в дом.

— Высыпьте подальше, за речкой, и место это перекрестите.

Мама сделала так, как велела Алевтина, хотя в душе всё ещё сомневалась.

Но ночью Варвара вскрикнула. Мы с мамой подбежали — сестра сидела на кровати, бледная, с широко открытыми глазами.

— Она стояла у окна! — прошептала Варя. — Акулина! Смотрела прямо на меня… и улыбалась.

Мама перекрестила окно, опустила занавеску, но мне показалось, что на стекле остался тёмный след, как от грязного пальца.

С тех пор в доме стало неспокойно. Печь трещала сильнее обычного, на чердаке будто кто-то шуршал, а из подпола по ночам тянуло холодом.

Алевтина начала ходить к нам каждый вечер. Она ставила в избе свечи, шептала молитвы, окуривала комнаты сухой полынью. Иногда её лицо становилось суровым, и тогда она говорила:

— Она не успокоится, пока не добьётся своего.

Мы пытались жить как прежде, готовились к свадьбе, но радости было мало. Варя похудела, стала бледная, глаза потухли. Она жаловалась на страшные сны — будто кто-то тянет её за руки, зовёт к лесу.

Кузнец приходил часто, утешал её, обещал, что скоро всё наладится. Но и сам он выглядел встревоженным: на его кузнице то уголь отсыреет, то меха порвутся, то инструмент куда-то пропадёт.

Однажды днём, когда мама ушла к соседке, а я сидела у окна, я увидела Акулину. Она стояла на перекрёстке, опираясь на палку, и смотрела в сторону нашей избы. Долго стояла, неподвижно, потом что-то бросила на землю, раздавила каблуком и ушла.

Я рассказала об этом Алевтине. Она нахмурилась:

— Нужно будет землю эту перекопать и уголь туда бросить.

Так мы и сделали, но тревога не уходила.

Тем временем в деревне стали говорить, что к Акулине по ночам приходят чужие — то ли из соседнего села, то ли из ниоткуда. Собаки выли, а у дверей её дома находили странные следы, будто человеческие, но с тремя пальцами.

С каждым днём страх становился сильнее. Свадьбу решили не отменять, но перенести — сыграть её как можно раньше, пока совсем беда не случилась.

И вот, за день до венчания Варя снова закричала ночью. Мы прибежали и увидели, что её волосы влажные, словно она только что вышла под дождь, а на подоконнике лежит мёртвая ворона.

Алевтина посмотрела на всё это и сказала тихо, но твёрдо:

— Это война. Завтра мы пойдём к батюшке, будем молиться за Варю.

НАПРАСНО ТЫ ДАЛА ЕЙ СОЛЬ В ДОЛГ

Окончание

Утром мы встали ещё затемно. На небе висел тусклый серп луны, и он казался холодным, как сталь. Мама надела своё лучшее платок, Варю облачили в белое платье, хотя она еле держалась на ногах. Она словно выцвела за эти дни — кожа прозрачная, губы бледные, глаза огромные, с синяками.

Кузнец пришёл сам, без дружки. Лицо его было мрачным, словно он шёл не на свадьбу, а на похороны. Он взял Варю за руку, и та едва заметно вздрогнула, но не отстранилась.

Алевтина шла с нами до самой церкви. Она несла в руках кувшин с освящённой водой и пучок свежего зверобоя. На перекрёстке она остановилась, перекрестила дорогу и велела нам всем сделать то же самое.

— Сегодня всё решится, — сказала она тихо. — Или она отступит, или возьмёт своё.

В церкви было полутёмно и пахло ладаном. Батюшка, увидев Варю, нахмурился:

— Девица твоя, словно из гроба поднялась. — Он строго посмотрел на Алевтину. — Ты уверена, что венчание сейчас уместно?

— Если не венчать сегодня, завтра может быть поздно, — твёрдо сказала она. — Надо под покровом Господа поставить их брак, чтобы зло не пролезло.

Батюшка перекрестился, согласился и велел начинать.

Служба шла долго. Варя то бледнела, то вспыхивала, иногда её начинало трясти, и я видела, как пальцы её судорожно сжимают подол платья. Кузнец стоял, как каменный, но я заметила, как по его вискам катился пот.

Когда священник возложил венцы на их головы, вдруг в церкви задули свечи. Все сразу оглянулись: двери и окна были закрыты, ветра не было. Алевтина быстро перекрестилась и зашептала молитву, а батюшка громко произнёс:

— Господи, защити чад твоих от всякого зла!

И в этот момент все свечи загорелись сами собой. Варя тихо вскрикнула и заплакала — впервые за многие дни.

После венчания мы вернулись домой. Свадьбу решили справлять тихо, без песен и плясок. Накрыли стол, но гости ели молча, будто каждый ждал чего-то. Варя почти не притрагивалась к еде.

А вечером, когда сумерки легли на деревню, в дверь кто-то постучал. Мама вздрогнула, я тоже.

— Не открывайте, — сказала Алевтина. — Кто бы ни был, не открывайте.

Стук повторился, на этот раз громче. Потом тишина.

Мы сидели, затаив дыхание, и вдруг услышали шорох у окна. Варя вскрикнула и прижалась к кузнецу. Я обернулась — и увидела в стекле лицо Акулины. Она смотрела прямо внутрь, глаза её сверкали в полумраке, а губы шевелились — но слов не было слышно.

Алевтина вскочила, схватила кувшин с водой, расплескала её по углам избы и закричала:

— Уходи! Не твоё это!

Лицо за окном исказилось, и вдруг раздался такой вой, что у меня заложило уши. Собаки во всей деревне залаяли, закудахтали куры, лошади в стойле забились.

— Вставайте все, молиться будем! — скомандовала Алевтина.

Мы встали на колени, начали читать «Отче наш». Варя плакала, кузнец держал её за плечи, сам шептал молитвы сквозь зубы.

Вой за окном не утихал, наоборот, становился всё громче. Окно задребезжало, будто его били невидимыми руками.

Тогда Алевтина вынесла из печи кочергу, накалила её добела и начертила крест прямо на пороге. Запахло жжёным деревом, но окно перестало дрожать.

Всё стихло так резко, что мы не сразу поняли — тишина.

Наутро мы нашли на снегу у порога следы — босые, маленькие, будто детские, и тянулись они в сторону дома Акулины.

Через день стало известно: Акулина умерла. Соседка, что заходила к ней утром, нашла её лежащей на полу — глаза открыты, лицо перекошено, будто она от ужаса задохнулась.

В деревне долго судачили, что это Алевтина её «победила». Но Алевтина только качала головой:

— Не я, Господь судил.

После смерти Акулины жизнь потихоньку вошла в русло. Варя стала поправляться, румянец вернулся к ней на щеки. Кузнец построил новую избу, просторную, светлую, и туда они с Варей и переехали.

Но кое-что изменилось навсегда. В нашей семье стали внимательнее относиться к приметам. Мама потом не раз говорила:

— Соль — она не только в борще дорога. Через неё и добро, и зло в дом проходит. Смотри, кому даёшь.

А Алевтина осталась жить у кузнеца до самой своей смерти. Её хоронили всей деревней — и даже самые недоверчивые потом кланялись её могиле, шепча:

Читайте другие, еще более красивые истории»👇

— Царство небесное. Она нас берегла.

А я с тех пор каждую весну сыплю горсть соли на порог — на всякий случай.