Рыжий малыш вызвал переполох и подозрения
— Мне нужна акушерка Смирнова. Она сегодня дежурит? — голос мужчины звучал жёстко. В нём всё было напряжённым: взгляд, строгий костюм, аккуратно приглаженные волосы.
— Смирнова? — удивилась работница приёмного отделения. — А зачем она вам?
— Я спрашиваю, находится ли она сейчас в родильном корпусе, — не меняя тона, повторил посетитель.
— Допустим, что да.
— Отлично. Мне нужно с ней поговорить.
— Представьтесь, пожалуйста.
— Иванов.
— Уточните, какой именно?
— Что значит «какой»? — раздражённо вспыхнул мужчина. — Обычный Иванов. И не задавайте ненужных вопросов. Позовите Смирнову, пока я не сорвался и не пошёл жаловаться прокурору!
— Не понимаю… — Женщина придвинула очки и внимательно его осмотрела. — Вы не ошиблись адресом? Здесь роддом, а не прокуратура. Прокурора у нас отродясь не было.
— Господи, женщина, вы всерьёз считаете, что это была удачная шутка? — Он буквально скрипнул зубами. — Немедленно позовите Смирнову! Или я действительно подам жалобу.
— Объясните хоть, что произошло? — Акушерка заметно напряглась. — Смирнова, между прочим, лучший специалист в отделении.
— Ах, лучшая! — передразнил он с издёвкой. — Я до сих пор расхлёбываю последствия её работы!
— Гражданин Иванов, прекратите нести ерунду! — Женщина перешла в оборону. — Что значит «мучаетесь»? Она вам что — роды принимала?
— Сказал же, что шутки ваши мне не нравятся! — резко оборвал он. — Роды она принимала у моей жены.
— И где же проблема?
— Как это — где? Я недоволен ребёнком, которого она нам вручила! Уверяла, что мальчик здоровенький, славный, а он
— Что — он? Нездоров?
— Да при чём тут здоровье? Мне кажется, что эта ваша Смирнова нам подсунула не того младенца.
— Как такое возможно? — Очки у женщины приподнялись почти до лба.
— А вот так! Это не мой ребёнок!
— Не ваш? — она снова поправила оправу. — Вы вообще понимаете, что говорите?
— Прекрасно понимаю! — заявил он. — Уверен на сто процентов: ваша блестящая акушерка всё перепутала! Более того, подозреваю, что сделала это намеренно!
— Мужчина, да вы бредите! — возмутилась она. — Вам нужно обследование у специалиста.
— Это вы тут безумствуете! — взревел он. — Думали, я не замечу подмены? Я теперь статьи по генетике изучаю! И официально заявляю: такой ребёнок у меня родиться не мог!
— В каком смысле «такой»?
— Во-первых, он рыжий!
— И? — На лице женщины проступила недоумённая улыбка.
— И то, что в нашей семье рыжих нет. Ни у меня, ни у моей супруги.
— Рыжий оттенок — дело хитрое. Иногда вдруг проявляется у единственного члена рода. Так называемые спящие гены.
— Конечно, конечно, — хмыкнул Иванов. — Жена то же самое говорит. Но я не идиот, чтобы всему верить.
— Если вы сомневаетесь в словах супруги — это ваши личные проблемы! — повысила голос акушерка. — С ней и обсуждайте. Здесь скандалить не нужно!
— Нет, я всё равно добьюсь объяснений! — Он снова вспыхнул. — Жене я верю, но хочу услышать от самой Смирновой, что она всё сделала правильно. Зовите её немедленно!
— Она не подойдёт, она сейчас принимает роды! И перестаньте доводить врачей! Нашли, из-за чего шум поднимать — из-за волос! Сколько вашему ребёнку?
— Три месяца.
— Ну конечно! Цвет ещё изменится. Идите и радуйтесь, что у вас здоровый малыш!
— Как же мне радоваться? — не унимался он. — В три месяца он ест как ребёнок почти годовалый! У жены молока не хватает, приходится докармливать кашами!
— И что? Это абсолютно нормально.
— Нормально? — Иванов повысил голос так резко, что сидевшая рядом женщина вздрогнула. — Это не похоже на обычное поведение ребёнка! Он практически круглосуточно требует еду. Сил уже нет. Жена не спит, я тоже. И вы мне говорите, что всё в порядке?
Акушерка устало выдохнула, словно разговаривала не с недовольным родителем, а с человеком, который пришёл в отделение специально, чтобы сорвать на ней накопившееся раздражение.
— Послушайте, мужчина, — начала она спокойнее. — Дети бывают разные. Одни едят мало, другие — больше. Это не повод устраивать истерику возле поста.
Но Иванов уже не слышал ни мягкости, ни здравого смысла. Его лицо налилось цветом, губы подрагивали, а брови сошлись, будто он держал в себе что-то, что вот-вот прорвётся наружу.
— Я вам говорю: этот ребёнок не мой! — почти выкрикнул он. — Вы понимаете значение этих слов? Я три месяца живу с мыслью, что ношу на руках чужого младенца. Я смотрю на него — у меня внутри всё протестует. Вы хотите, чтобы я делал вид, будто ничего не происходит?
Женщина заморгала чаще, чем прежде. Поначалу она только защищала коллегу, но теперь чувствовала, что перед ней — не просто вспыльчивый посетитель, а человек, который искренне боится принять правду, которую сам себе придумал.
— Иванов, — произнесла она уже без резкости, — вы вообще разговаривали с врачом, который вел вашу супругу? Может, с педиатром? Или с психологом?
— Мне никто не нужен! — он отмахнулся. — Я прекрасно понимаю, что происходит. Я не похож на тех, кто верит в сказки о генах, проявляющихся внезапно. Мне кажется, что кто-то совершил ошибку. Или что-то гораздо хуже.
— Вы намекаете на преступление? — брови женщины поднялись выше прежнего. — Это серьёзное обвинение.
— Я ничего не намекаю. Я говорю прямо, — жёстко ответил он. — Мне нужна Смирнова. Только она может объяснить, почему у меня дома растёт рыжий младенец, которого я не узнаю.
Она уже хотела возразить, но в этот момент дверь в коридор распахнулась, и из родильного блока вышла женщина в голубом халате и шапочке. На лице у неё была усталость, но в глазах — внимательность человека, который каждый день принимает решения, от которых зависит чья-то жизнь.
— О чём тут шум? — спросила она, оглядывая растерянную санитарку и стоящего перед стойкой мужчину.
— Смирнова! — воскликнул Иванов одновременно с тем, как дежурная, обрадованная вмешательством, произнесла: — Вот и она.
Акушерка-героиня скандала медленно сняла шапочку, провела ладонью по волосам и подошла ближе, внимательно изучая лицо посетителя. Он выглядел не просто раздражённым — в нём кипела смесь отчаяния, угрюмой решимости и страха.
— Вы меня искали? — спросила она спокойно.
— Да! — отчётливо произнёс он. — Нам нужно поговорить. И желательно — без свидетелей.
— Свидетели здесь как раз нужны, — вмешалась дежурная. — Чтобы потом никто не сказал, что мы скрываем ошибки.
Смирнова кивнула, подтверждая, что ей нечего скрывать.
— Хорошо, — сказала она. — Говорите, Иванов. Что вас тревожит?
Он бросил на неё взгляд, полный негодования, но вдруг осёкся. В её спокойствии было что-то, что выбило его из колеи. Не выдержав тишины, он наконец заговорил:
— Вы принимали роды у моей жены. Три месяца назад. Вы уверяли, что всё прошло идеально. Но теперь я сомневаюсь, что нам отдали нашего ребёнка. Этот мальчик… он не похож ни на меня, ни на супругу. Он рыжий.
Акушерка даже не удивилась.
— Цвет волос — самый слабый аргумент в подобных подозрениях, — мягко произнесла она. — Я понимаю вашу тревогу, но это не повод обвинять родильный дом в подмене младенцев.
— А что тогда? — он поднял руки, будто сдавался, но лишь для того, чтобы продолжить атаку. — Вы знаете, как этот ребёнок ест? Он будто не наедается никогда! Он орёт так, что стены трясутся. Он не спит, пока жена не обессиливает. И чем старше становится, тем больше его аппетит. У вас случайно нет второго ребёнка, которого вы перепутали? Может быть, того, который действительно наш?
— Иванов, — мягко, но твёрдо ответила Смирнова, — вы видели, как выглядит обменная карта? Там есть номер браслета младенца, номер бирки матери, подписи. Подмена невозможна.
— Ничего невозможного нет! — резко возразил он.
— Кроме того, — продолжила она, не повышая тон, — я очень хорошо помню вашу супругу. Она была спокойной, внимательной к каждому слову, но переживала, что муж будет чрезмерно критичен. Она просила меня объяснить вам, что младенцы бывают разные.
Иванов вздрогнул, будто слова Смирновой задели его сильнее, чем он ожидал.
— Моя жена… просила это?
— Да, — подтвердила акушерка. — Она боялась именно этого разговора. Говорила, что вы слишком требовательны к окружающим и к себе. А ребёнок — это не проект, который можно подогнать под ожидания.
Слова прозвучали не обидно, но очень точно. Мужчина сжал кулаки, словно пытался удержать внутри что-то, что грозило вырваться наружу. Его голос сорвался на хрип:
— Значит, вы считаете, что я придумываю?
— Я считаю, что вы устали, — ответила Смирнова. — И что вам тяжело принять ребёнка таким, каков он есть. Это бывает. Но это не подмена.
Он резко выдохнул и отвернулся. Ему хотелось возразить, но будь он честен с собой, он понимал: часть её слов — правда, которую он не хотел признавать.
Однако, прежде чем он успел ответить, из коридора донёсся женский голос:
— Миша! Что ты здесь делаешь?
Иванов обернулся. На пороге стояла его жена. На руках у неё был тот самый малыш — круглолицый, упитанный, с ярко выраженным пушком рыжих волос.
Она чувствовала тревогу ещё дома, когда поняла, что муж куда-то исчез. По выражению её лица было видно, что она многое поняла с первого взгляда.
— Ты опять? — прошептала она, несчастливо глядя на мужа. — Мы же говорили
— Я должен был убедиться! — воскликнул он. — Ты не видишь, что что-то не так? Он… он
Супруга посмотрела на ребёнка, который мирно жевал уголок своей пелёнки, и с отчаянием покачала головой.
— Он — наш. Он родился от меня. И от тебя. И я не понимаю, почему ты не можешь просто это принять.
— Потому что он… — Иванов запнулся. — Он не похож…
— Похож, — тихо произнесла она. — У моего деда были такие же волосы. Ты его не видел, но я помню. На старом фото — точь-в-точь наш маленький Миша.
Мужчина замолчал. Его лицо потеряло прежнюю уверенность. Он будто лишился опоры.
— Ты… никогда не говорила
— Я показывала фото, — мягко напомнила женщина. — Но ты тогда сказал, что «старые снимки неинтересны».
Он отвёл взгляд. Он вспомнил. Вспомнил, как она стояла с альбомом, а он торопился по делам. Как не посмотрел. Как не пытался услышать.
Смирнова вздохнула и подошла ближе.
— Иванов, — сказала она спокойно, — иногда дело не в ребёнке, а в том, что мы сами чувствуем. Рождение первенца — стресс даже для самых сильных людей. Никто не требует от вас идеальности. Но примите факт: этот малыш — ваш сын. И он ни в чём не виноват.
Жена кивнула, придерживая сына, который захлопал ручками, будто радовался неожиданной встрече людей, которые его любят, пусть даже и спорят.
Мужчина приблизился к ребёнку. Тот посмотрел на отца так открыто, так доверчиво, что Иванов почувствовал, как в груди что-то ломается, будто многомесячное напряжение не выдержало тяжести собственной бессмыслицы.
Он протянул руки. Малыш тут же потянулся к нему, цепляя пальчиками его рубашку.
Иванов вздохнул, сжал маленькое теплое тельце и закрыл глаза.
— Прости меня, — выдохнул он почти неслышно. — Я… устал. Я испугался. Я просто… не понимал, что происходит.
Жена обняла его за плечи.
— Мы вместе справимся. Но только если ты перестанешь воевать с теми, кто пытается нам помочь.
Смирнова улыбнулась, вернула шапочку на голову и направилась обратно в родильный зал.
— Если будут вопросы — приходите, — сказала она напоследок. — Только без скандалов.
Иванов впервые за весь день слегка улыбнулся.
— Обещаю.
Они вышли из роддома втроём. Малыш весело гулил на руках у отца, как будто ничего не произошло. Ветер трепал его рыжий пушок, и в этом была какая-то удивительная простота: жизнь продолжалась, несмотря на страхи, подозрения и ложные выводы.
Иванов смотрел на сына уже иначе. В этих маленьких глазах он впервые увидел не чужого человека, а частицу себя — возможно, непохожую внешне, но связанную с ним чем-то гораздо более глубоким, чем цвет волос.
Он наклонился, поцеловал ребёнка в лоб и прошептал:
— Мой мальчик.
Читайте другие, еще более красивые истории»👇
И Ha этот раз он сказал это без тени сомнения.