Тайна матери и её нерождённого ребёнка
Утро в тюремном медицинском корпусе началось странно.
Не было ни обычного грохота железных дверей, ни гортанных приказов охранников.
Тишина стояла такая плотная, будто сама тюрьма затаила дыхание.
Старшая акушерка Полина Петровна шагала по коридору медленно, осторожно, словно опасалась потревожить невидимое, что нависало над этим крылом. Она работала здесь больше двадцати лет и могла по одному только запаху понять: грядёт нечто нехорошее.
Сегодня запах был… неправильный. Сырой, холодный, будто из подвала, куда никогда не заглядывает свет.
— Кто у нас по графику? — спросила она у младшей медсестры, перебирающей папки заключённых.
— Тридцать шестая камера, — ответила та, нахмурив брови. — Новенькая. Изоляционный блок.
Документов почти нет, фамилии — как будто не существует. Просто «К.» и номер дела.
Сказали, что беременность протекает тяжело, а сроки уже подошли.
Полина Петровна остановилась.
— Что значит «фамилии не существует»?
— Такое тоже бывает… — медсестра пожала плечами, но голос её дрогнул. — Она молчит почти постоянно. Даже вода рядом с ней кажется тёмнее… странная женщина.
Акушерка тяжело вздохнула.
В тюремной больнице странности были нормой, но эта вызывала неприятный холод в позвоночнике.
Камера, где держали роженицу, казалась другим миром: тусклый свет дрожал, будто от сквозняка, хотя окна в этом крыле не открывались уже много лет.
На металлической койке сидела женщина — худая, с длинными спутанными волосами, опущенными почти до груди. Её живот был огромен, неестественно вытянут, словно внутри шевелилось нечто беспокойное.
Она не подняла взгляда, когда вошли медики.
— Здравствуйте, — осторожно сказала Полина Петровна. — Я акушерка. Сейчас вас осмотрим, всё будет хорошо.
Женщина чуть заметно кивнула. Но её руки… они крепко прижимали живот, будто удерживали ребёнка — или то, что было вместо него — от побега.
Полина Петровна подошла ближе.
В воздухе появился запах железа, густой и тёплый.
— Повернитесь немного… так, хорошо…
Она наклонилась, чтобы проверить раскрытие, и в ту же секунду —
резко отшатнулась, выбросив руки вперёд, словно от ожога.
Лицо её исказилось, дыхание сбилось.
— Господи…
Она сделала шаг назад и закричала — не от боли, а от чистого, первобытного ужаса.
— Позовите начальника смены! Немедленно! И… и санитаров!
Нет… это… это не может быть…
Женщина на койке медленно подняла голову.
Глаза её были полностью чёрными — без зрачков, без белков.
И из-под одеяла, в котором она была укутана, что-то шевельнулось — длинное, тонкое, не человеческое.
Акушерка отступала, прижимая ладонь ко рту, но взгляд женщины поймал её, удержал, заставил замереть.
— Не бойтесь, — прошептала роженица низким, тихим голосом, который не соответствовал её внешности. — Это всего лишь начало…
И вдруг будто всё здание вздохнуло: лампы мигнули, по стенам побежали тени, а в коридоре послышался лай служебных собак — резкий, тревожный.
Коридор сотрясался от тревожного лая собак — будто животные чувствовали угрозу, невидимую человеческому глазу.
Эхо этого звука прокатывалось по тюремному крылу, ударяясь о железные двери, уходя в глубину бетонных стен и возвращаясь назад, как предупреждение.
Полина Петровна стояла, не в силах сделать ни шага.
Её зрение расплывалось, в голове гулко билось только одно: этого не может быть.
Но это было.
Женщина на койке — заключённая «К.» — смотрела прямо на неё своими чёрными глазами, лишёнными белков. В этих глазах не было ярости, не было боли — лишь пугающее спокойствие, будто она давно знала, что произойдёт именно так.
— Позовите… — попыталась повторить акушерка, но голос её сорвался. — Позовите… кого-нибудь…
Медсестра Лена, бледная как простыня, уже рванула к двери, но замок на двери изолятора щёлкнул сам по себе.
Щелчок был чётким, как выстрел.
Лена остановилась, обернулась, и в её глазах появились слёзы.
— Это… что это было?.. — прошептала она.
Заключённая медленно опустила руки на живот — и под её пальцами что-то шевельнулось сильнее, чем раньше. Слишком сильно для человеческого ребёнка. Движение было странным — не толчок, а плавный, скользящий извив, как будто внутри неё находилось нечто длинное, гибкое.
Полина Петровна наконец взяла себя в руки, подошла к Лене, схватила её за плечо и прошипела:
— Открой дверь. Сейчас же. Это приказ.
Лена дрожащими пальцами снова потянулась к ручке.
Замок был холодным, будто промёрзшим.
И вдруг за дверью раздались тяжёлые шаги.
Сначала один человек, затем второй, третий.
Металлические ключи позвенели, и лязгом открылась внешняя решётка.
В палату вошли двое охранников и начальник смены — высокий мужчина с серой щетиной на висках и тяжёлым взглядом. Его лицо казалось непробиваемым, но сейчас даже на нём отразилось сомнение.
— Что здесь происходит? — грубо спросил он, оглядывая комнату.
Полина Петровна указала на роженицу.
— Посмотрите её глаза… и… и живот. Это… это ненормально.
Охранники шагнули ближе, держась за кобуры, хотя оружие внутри больничного блока было запрещено. Но сейчас правила казались второстепенными.
Женщина на койке неспешно подняла голову.
— Вы тоже пришли смотреть? — тихо спросила она, и её голос эхом прокатился по стенам, хотя она говорила едва слышно.
Начальник смены нахмурился.
— Заключённая К., немедленно лягте и не двигайтесь. Медперсонал должен—
Он не успел договорить.
Женщина улыбнулась.
Это была не злая улыбка, не болезненная.
Она улыбнулась так, будто знала нечто важное о них всех — о каждом, кто сейчас стоял в палате — и ожидала этого момента.
— Уже поздно, — произнесла она.
Запах в комнате изменился: стал тяжёлым, густым, сладковатым.
Он напоминал ладан и кровь одновременно.
Полина Петровна ощутила, как волосы на руках встают дыбом.
— Господи… — выдохнула она.
Начальник смены сделал шаг назад.
— Что это за запах?..
Но заключённая словно не слышала их.
Она закрыла глаза, глубоко вдохнула и произнесла:
— Он почти здесь.
Живот под одеялом снова шевельнулся — на этот раз так сильно, что ткань поднялась волной.
Лена взвизгнула и отскочила в угол. Один из охранников выругался.
И тут лампы на потолке мигнули, погасли… и снова зажглись.
Но свет стал странным — с легким голубоватым отблеском, из-за которого кожа всех людей в палате выглядела смертельно бледной.
— Это чертовщина, — пробормотал один из охранников. — Вызывайте подкрепление!
Но когда он потянулся к рации, та зашипела, выдав лишь низкий, протяжный звук, похожий на звериный рык.
Начальник смены тихо сказал:
— Что бы тут ни происходило… мы должны—
Он снова не закончил.
Заключённая резко выгнула спину, будто что-то внутри неё пыталось прорвать кожу изнутри.
Она задышала тяжело, прерывисто — но не стонала, не кричала, не просила о помощи.
Её тело дрожало, но её глаза оставались удивительно спокойными.
— Не бойтесь… — прошептала она. — Я… держу его… пока могу…
Полина Петровна почувствовала, что ноги сами несут её вперёд.
Профессиональный инстинкт пересилил страх.
Она подошла к женщине и попыталась осмотреть её, но едва коснулась — и отдёрнула руки.
Кожа на животе заключённой была горячей, как раскалённый металл.
И не просто горячей — она пульсировала.
— Это невозможно… — прошептала Полина Петровна. — У неё разрыв матки? Внутреннее кровотечение? Но… но тогда…
Заключённая открыла глаза и посмотрела прямо на неё, будто читала её мысли.
— Со мной всё в порядке, — сказала она. — Не волнуйтесь обо мне.
Он… другой.
Охранники нервно переглянулись.
— Вы слышали? Она говорит… — прошептал один.
— Кто «он»? — спросил начальник, сжимая кулаки. — Кто внутри тебя?
Женщина чуть улыбнулась.
— Тот, кого нельзя удержать… но я пыталась.
Полина Петровна почувствовала холод в сердце.
Не страх, не отвращение — холод, как от пустоты.
Как будто рядом с ней сидело нечто, что не должно существовать в мире живых.
Она собрала всю волю и произнесла:
— Послушайте меня. Мы должны вызвать… кого-то.
Эта женщина не может рожать здесь. Мы должны—
Лампы выключились.
На этот раз полностью.
Коридор за дверью наполнился криками.
Грохот, бег, шум падающих предметов.
— Что там происходит?! — закричала Лена.
Охранник подбежал к двери, прижал ухо.
— Там… там они кричат… будто… — он замолчал.
Потом обернулся — бледный, как смерть.
— Будто кто-то там… воет.
Полина Петровна закрыла глаза.
Тюрьма… больница… всё здание будто погрузилось во мрак, реальный и метафорический.
— Мы должны вывести её отсюда, — прошептала она. — Иначе…
— НИКТО отсюда не выйдет, — слегка повысив голос, сказала заключённая.
Свет внезапно вспыхнул — но уже не белым, а тусклым жёлтым, как пламя свечи.
И в этот момент живот женщины разорвался движением изнутри, словно кто-то ударил изнутри кулаком.
Полина Петровна вскрикнула.
Охранники отступили.
Женщина с трудом подняла голову и сказала:
— Уже… поздно…
Она схватилась за края кровати, выгнулась, и воздух вокруг неё задрожал.
Наступила тишина.
Настолько абсолютная, что даже собственное дыхание казалось чужим.
И вдруг…
Из глубины её живота послышался звук.
Не крик младенца.
Не стон.
Шёпот.
Тихий.
Холодный.
Нечеловеческий.
Шёпот, который будто не выходил наружу — а наоборот, проникал внутрь, пробирался под кожу, в мозг.
Лена закрыла уши и опустилась на пол.
— Перестаньте! — визжала она. — Перестаньте! КТО ТАМ?!
Заключённая тяжело выдохнула.
— Он… говорит вам… привет…
С этими словами свет снова погас — и палата наполнилась движением.
Будто десятки холодных рук скользнули по стенам, полу, железу кровати.
Стены затряслись.
Посыпалась штукатурка.
По коридору пронеслось что-то бесформенное — и исчезло.
Акушерка с трудом подняла голову.
— Это… не ребёнок… — прошептала она. — Это…
— Это только начало, — ответила заключённая.
Больничная дверь сама распахнулась, хотя никто её не трогал.
Снаружи коридор был пуст.
Ни охранников.
Ни собак.
Ни медиков.
Только тишина… и длинная полоса тёмных следов на полу, будто кого-то утащили, оставляя за собой мокрый след.
Начальник смены медленно поднял фонарик, но луч света дрожал в его руке.
— Нам… надо уходить… — прошептал он. — Сейчас же.
Заключённая улыбнулась.
— Он уже идёт за вами.
— Кто?! — закричала Лена. — КТО?!
Женщина не ответила.
Она положила руки на живот — и тот снова задрожал.
— Вы сами увидите…
И в этот момент из дальнего конца коридора донёсся звук.
Тихий.
Переломанный.
Скрежещущий.
Как будто кто-то шёл по полу на слишком многих ногах.
Полина Петровна почувствовала, как внутри неё всё сжалось.
И поняла самое страшное.
Это был не конец.
Это был только первый шаг того, что вырвалось в этот мир.
Коридор наполнялся тем самым хриплым, скрежещущим звуком, от которого у всех в палате дрожали кости. Казалось, что что бы ни приближалось — оно двигалось слишком низко, слишком быстро и слишком неестественно для любого живого существа.
Полина Петровна сжала ладонь Лены, пытаясь удержать её от паники, но сама едва стояла на ногах.
Начальник смены выставил перед собой фонарик, словно слабый свет мог остановить то, что приближалось.
— Я… я не подписывался на это… — прошептал один из охранников.
Заключённая на койке подняла голову. Чёрные глаза её стали чуть светлее — в них блеснула последняя человеческая слабость.
— Он не должен был родиться здесь, — сказала она. — Я пыталась… удержать его… как могла.
В этот момент из темноты появился силуэт.
Сначала — только длинная тень.
Потом — извивающаяся тёмная масса, ползущая по стенам, как жидкость, но с остротой металлических клинков.
И, наконец, две тусклые, жёлтые точки, похожие на глаза — но слишком низко, почти у пола.
Лена закричала.
Охранник поднял дубинку, но его рука дрожала.
Тень остановилась прямо у двери палаты, словно прислушиваясь.
И послышался тот самый шёпот — уже громче, глубже, будто говорило не одно существо, а целый хор из тёмной пустоты.
— Мама…
Заключённая задышала чаще, но уже без паники — со странной нежностью.
— Он зовёт меня… — прошептала она. — Он ищет меня.
Тень начала подниматься.
Из-под неё выталкивались тонкие, рваные, словно сломанные конечности.
Форма существа менялась каждую секунду — то длинное тело, то несколько суставов, то резкий скачок вперёд, словно оно одновременно было и пауком, и змеёй, и человеком в судорогах.
Начальник смены сделал шаг назад.
— Это не может… быть ребёнком… — выдохнул он.
— Это мой ребёнок, — сказала заключённая тихо, но твёрдо. — И он пришёл… за мной.
Существо рванулось в палату.
Всё произошло за долю секунды.
Лена закричала.
Охранник метнулся в сторону и упал.
Полина Петровна прикрыла голову руками.
Но тварь не бросилась на них.
Она остановилась перед женщиной на койке.
Заключённая прильнула к краю кровати, шепча что-то нежное и тихое — так матеря разговаривают с младенцами.
Существо вытянулось, угрюмо дрожа, словно останавливаясь в своём безумии.
Его форма стала чуть более чёткой: длинные костлявые плечи, тонкая шея, вытянутое лицо с двумя жёлтыми глазами.
— Мама… — снова произнесло оно, и голос теперь был отчётливо детским, хриплым, но узнаваемым.
Слёзы выступили на глазах женщины.
— Я здесь, — сказала она. — Я заберу тебя. Я с тобой.
И тогда существо наклонилось… и коснулось её лица тонким, холодным пальцем.
В этот момент женщина резко схватила его за руки.
— Прости меня, — прошептала она. — Но ты не должен остаться в этом мире.
Существо дёрнулось.
Заключённая вытащила из-под подушки тонкое лезвие — охранники никогда бы не позволили такого, но оно было спрятано не ими.
Её рука дрожала, но она знала, что делает.
— Мам… — прошипело существо, и в его голосе проснулась ярость.
— Лучше уйти вместе, — тихо сказала она и вонзила лезвие себе в грудь.
Существо взвыло — звук был настолько резким и нечеловеческим, что лампа над кроватью треснула.
Коридор начал гудеть, как будто стены дрожали от шока.
Массивная тень захлестнула женщину, и на мгновение казалось, что существо пытается удержать её жизнь, не отпустить, не позволить ей исчезнуть.
Но оно не успевало.
Женщина выдохнула последний раз.
Тень съёжилась, будто теряя силу.
Тело существа начало распадаться — словно туман, рассеивающийся под ветром.
Его тонкие конечности падали на пол, рассыпаясь в пепел, а жёлтые глаза гасли.
— Маа… — попыталось сказать оно ещё раз, но звук оборвался.
И настала тишина.
Абсолютная.
Палата погрузилась в странный серый свет.
Потолок будто стал выше, воздух толще, а стены — будто старее.
Начальник смены первым подошёл к койке.
Там лежала женщина — мёртвая, но её лицо было спокойным, словно она наконец нашла то, чего так долго ждала.
Пепел существа рассыпался по полу.
Охранники стояли в шоке, не в силах понять, что случилось за последние несколько минут.
Лена тихо рыдала, не поднимая головы.
Полина Петровна подошла к телу женщины и, дрожащей рукой, закрыла ей глаза.
— Теперь ты свободна… — прошептала она.
Постепенно шумы коридора возвращались.
Крики. Бег. Лай собак.
Как будто тюрьма вернулась в своё привычное состояние.
Но никто из сотрудников ещё долго не мог объяснить, где были люди в тот момент, пока тень ходила по коридору.
Ни один не помнил, что произошло.
Ни один не помнил, куда они исчезли.
Лишь начальник смены, Лена и Полина Петровна знали правду.
И они никогда, ни при каких обстоятельствах её не рассказывали.
На следующий день в архив тюрьмы пришла комиссионная проверка.
Номер заключённой «К.» проверили трижды.
И выяснилось:
— Такая заключённая официально никогда не существовала.
— Делo №1462 отсутствовало.
— Подписей о её переводе не было.
— В журнале регистрации пациентов её имя было вписано другим почерком — не похожим ни на одного сотрудника.
Полина Петровна стояла в коридоре, когда услышала эти выводы.
Кровь похолодела в жилах.
Лена, бледная и убитая пережитым, только качала головой.
А начальник смены сказал:
— Значит… никто ничего не докажет. И никто не узнает.
Тело женщины кремировали в тот же вечер, без протокола, без отчёта — по негласному приказу.
Но когда открылся мешок, сотрудники крематория замерли.
Женщина лежала так же спокойно, как вчера…
Но на её груди чётко проступал отпечаток маленькой ладони.
Словно кто-то холодный, невидимый коснулся её — прощаясь.
Отпечаток исчез, когда тело коснулось пламени.
Через неделю тюрьма жила обычной жизнью.
Палата, где всё произошло, была заперта.
Её решили не использовать — неофициально из-за «некой аварии в проводке».
Но иногда, ночью, медсестры, дежурившие в коридоре, слышали изнутри слабый звук.
Как будто кто-то… шепчет.
Очень тихо.
Очень нежно.
Слово, похожее на:
«Мама…»
Так закончилась история о женщине без имени и ребёнке, который не должен был появиться на свет.
Но даже смерть не смогла стереть их полностью.
Потому что иногда любовь — даже самая тёмная и страшная — оставляет след, который ни время, ни огонь не в силах уничтожить.
Конец.