<<Неделю назад мы с женой вернулись>>
Неделю назад мы с женой вернулись из отпуска… Точнее, она вернулась — а я так и не поехал. И именно это стало началом всего того кошмара, который до сих пор не даёт мне спокойно спать.
Мне уже тридцать пять, и, как я думал, жизнь меня ничем не удивит. Семья, работа, дом, ипотека, ребёнок — всё как у людей. Но оказалось, что даже самый «обычный» брак может треснуть в самый неожиданный момент.
Жена беременна. На первый взгляд, новость радостная. Но дело в том, что ребёнок — не мой. И это не догадки, не фантазии, а реальность, от которой некуда деться.
Аня, моя жена, этим летом улетела отдыхать в Турцию вместе с сыном. Я не смог — работа подвела, отпуск отменили. Спорили мы долго: я был категорически против того, чтобы она ехала одна с ребёнком в другую страну. Но Аня настаивала: там её школьная подруга Наташа, которая давно живёт в Турции с мужем, обещала помочь. В итоге я сдался. Наверное, именно в этот момент я допустил главную ошибку.
За день до вылета мы с ней сильно поругались. Я пытался хотя бы на прощание провести с ней ночь, но она отрезала: «Не могу. У меня дни такие». Я обиделся, промолчал. Тогда я ещё не знал, что это было только начало.
Три недели пролетели для меня в рутине: работа, дом, звонки сыну. Артём по телефону был счастлив — море, солнце, фрукты, новые впечатления. Аня же звучала как-то сухо, будто отдалялась с каждым днём.
За пару дней до их возвращения она позвонила и неожиданно сказала:
— Андрюша, Наташа предложила нам остаться ещё на пару недель. Артём так счастлив, я договорилась с работой… Давай перебронируем билеты?
Я тогда согласился, хотя внутри кольнуло. Что-то было не так, но я не хотел верить своим подозрениям.
Когда они наконец вернулись, сын сиял — загорелый, повзрослевший, полный эмоций. Аня же… была другой. Чужая. Смотрела мимо, улыбалась редко, от прикосновений ускользала. Я списывал всё на усталость, но чем дальше, тем яснее понимал: дело не в этом.
И тут Артём сам раскрыл то, что она скрывала. Вечером, когда я сидел с телефоном в гостиной, он вдруг спросил её на кухне:
— Мам, а Мехмед к нам не приедет? Он останется там?
Я услышал только это имя. И в тот же миг внутри всё оборвалось.
Я вошёл на кухню, посмотрел на жену и спросил:
— Кто такой этот Мехмед?
Она замерла. На секунду мне показалось, что она даже перестала дышать. Потом медленно обернулась, в её глазах мелькнула паника.
— Просто друг… — выдавила она.
— Друг? — я усмехнулся. — Друг, из-за которого ты смотришь на меня как на чужого?
Тишина. В воздухе повисла тяжесть, от которой мне стало трудно дышать.
И именно тогда я понял: всё, что у нас было до этой поездки, закончилось.
Я смотрел на Аню и не узнавал её. Передо мной стояла не та женщина, с которой мы прожили почти десять лет, не та, с которой вместе брали ипотеку, растили сына, радовались каждой мелочи. Нет, это была какая-то чужая, виноватая и в то же время будто обиженная.
— Андрей… — начала она тихо, — давай потом поговорим. Артём рядом…
Я резко обернулся: сын уже сидел за столом, жевал яблоко и слушал нас вполуха. Для него всё это было игрой. Для меня — конец жизни.
— Нет, Аня, — сказал я твёрдо. — Потом не будет. Объясни сейчас. Кто такой этот Мехмед?
Она села на табурет, прикрыла лицо ладонями. Несколько секунд молчала, потом выдохнула:
— Он… друг Наташиного мужа. Мы познакомились случайно. Он помогал с Артёмкой, когда мы ездили на экскурсии.
Я слушал и чувствовал, как во мне закипает злость. В её голосе не было раскаяния — лишь оправдания.
— «Помогал»? — переспросил я. — Или заменял мужа, пока я здесь работал сутками, чтобы оплатить вашу поездку?
Она подняла глаза, и в них мелькнула какая-то усталость.
— Андрей, я не хотела… Оно само так вышло.
Эта фраза добила меня. Как «само»? У тебя кольцо на пальце, муж, сын. Что ещё нужно, чтобы удержать себя от «оно само»?
Я встал и прошёлся по кухне. Руки дрожали, сердце билось так, что казалось, выскочит из груди.
— И что теперь? — спросил я почти шёпотом. — Что теперь, Аня?
Она отвернулась к окну.
— Я не знаю…
— Ты беременна, да? — вырвалось у меня.
Она вздрогнула. Я понял — попал.
— От него? — спросил я уже не голосом, а рёвом.
Сын поднял голову, испуганно посмотрел то на меня, то на неё.
Аня закрыла лицо руками и заплакала.
— Я не знаю точно… — сквозь слёзы произнесла она. — Но скорее всего, да.
В тот момент я почувствовал, что почва уходит из-под ног. Мир, который я строил годами, рушился прямо на глазах.
Я вышел на балкон, закурил. Курил одну за другой, хотя давно уже бросил. Перед глазами стоял Артём. Он — мой сын. Родной, любимый. А теперь ему придётся жить в семье, где мать предала отца, где слова «доверие» и «любовь» превратились в пустой звук.
Вечером я почти не разговаривал. Сын лёг спать, а мы остались вдвоём. Аня снова пыталась заговорить, оправдаться, но я её перебил.
— Знаешь, что самое страшное? — сказал я. — Не то, что ты изменила. Даже не то, что беременна. Самое страшное — ты даже не боролась. Ты выбрала лёгкий путь.
Она не ответила. Сидела тихо, смотрела в пол.
Я ушёл спать в другую комнату.
Но уснуть не смог. В голове крутились одни и те же слова: «Мехмед… беременность… не знаю точно…».
Я понимал: впереди — разговоры, решения, боль. Но уже тогда было ясно — назад дороги нет.
Ночь была длинной и тяжёлой. Я лежал на диване в зале, смотрел в потолок и чувствовал, как внутри меня что-то ломается. Сон не приходил. Каждые несколько минут я переворачивался, зажмуривал глаза, но перед ними снова и снова возникал образ моей жены — её заплаканные глаза, дрожащие руки и эти слова: «Я не знаю точно…»
Я ловил себя на том, что больше не могу назвать её «моей». Она стала чужой. Между нами выросла пропасть.
Под утро я всё-таки задремал. Проснулся от того, что Артём залез ко мне под одеяло. Он прижался, уткнулся в плечо и сказал:
— Пап, а почему ты здесь спишь? Мамочка плакала ночью. Ты на неё обиделся?
Я замер. Что я мог ответить семилетнему ребёнку? Как объяснить ему то, чего и взрослый мужик не в силах принять?
— Нет, сынок, — сказал я, погладив его по голове. — Просто папа устал.
Он поверил. Или сделал вид, что поверил. Дети ведь всё чувствуют.
—
Днём я ушёл на работу, хотя был выходной. Не мог находиться рядом с Аней. Телефон она мне не писала, не звонила. Видимо, тоже понимала, что любые слова сейчас будут лишними.
На работе всё валилось из рук. Коллеги шутили, звали в курилку, но мне было не до этого. В голове звучал один вопрос: «Что дальше?»
Развод? Но у нас Артём. Ему всего семь. Он любит и меня, и мать. Разрушить семью — значит сломать ему детство.
Простить? Но как? Как забыть, что она позволила другому мужчине войти в её жизнь и, возможно, в её тело оставил след навсегда?
Я возвращался домой с тяжёлым сердцем. У подъезда меня встретил Артём, радостно выбежал:
— Папа, смотри! Мы с мамой пирог испекли!
Я зашёл в квартиру. Запах свежей выпечки, уют… Но я не чувствовал радости. Я видел Аню. Она стояла у плиты, опустив глаза.
— Андрей, поговорим? — тихо спросила она.
Я кивнул. Сыну велел пойти к себе в комнату, включить мультики.
Мы сели на кухне.
— Я понимаю, что ты меня ненавидишь, — начала она. — Но поверь, я сама себя ненавижу ещё больше.
— Это не изменит факта, Аня, — сказал я глухо. — Ты предала.
Она заплакала.
— Я не хотела… Это всё случилось там, в Турции. Наташа с мужем часто заняты, а Мехмед… он был рядом. Он помогал с Артёмкой, носил чемоданы, водил нас на рынок. Он говорил красивые слова, слушал меня. А я… я почувствовала себя женщиной. Не только матерью, не только хозяйкой, а именно женщиной.
Я слушал и понимал: она ищет оправдание. Да, я, наверное, не всегда был внимателен. Да, работа, стройка, кредиты, вечная усталость. Но ведь у кого в семье по-другому? У всех так. Но не у всех жена после этого ложится в постель с чужим мужиком.
— Значит, я виноват? — спросил я.
— Нет! — она резко подняла голову. — Ты ни в чём не виноват. Это только моя ошибка.
В комнате повисла тишина. Я смотрел на неё и понимал: это конец. Какая бы любовь у нас ни была раньше — её больше нет.
—
Следующие дни мы жили как соседи. Я почти не разговаривал с Аней, только по делу. С Артёмом проводил больше времени: гуляли, играли, делали уроки. Он чувствовал напряжение, но старался делать вид, что всё хорошо.
Аня ходила по дому тихая, бледная, всё время плакала. Несколько раз пыталась снова заговорить о будущем, но я отмахивался.
Внутри меня шла борьба. Одной частью души я хотел выгнать её немедленно, забрать сына и начать новую жизнь. Другой частью — боялся: а что будет с Артёмом? Как он переживёт развод?
А ещё был вопрос беременности. Я не мог жить, пока не знал правды.
В один из вечеров я сказал:
— Завтра идём в клинику. Делать тест.
Она кивнула молча.
—
Эта ночь снова была бессонной. Я представлял разные исходы. Если ребёнок мой — может, стоит попробовать простить? Ради семьи, ради сына, ради будущего? А если не мой… Тогда всё кончено окончательно.
Утром мы пошли в клинику. Сдали анализы. Врач сказал, что результат будет через несколько дней.
Эти дни стали самыми длинными в моей жизни. Я жил как в тумане.
Артём продолжал задавать вопросы:
— Пап, а почему ты с мамой больше не смеёшься? Почему спишь отдельно?
Я не находил слов.
И всё это время в голове звучал один вопрос: «Чей ребёнок в её животе?»
День получения результатов настал неожиданно быстро. Казалось, что прошло полгода, хотя всего-то несколько суток. Я проснулся в холодном поту — сердце колотилось, как будто я бежал километр по пересечёнке.
Аня ходила по дому, словно призрак. Она почти ничего не ела, смотрела в пол, избегала моего взгляда. Даже Артём заметил:
— Мамочка, ты заболела?
Она натянуто улыбнулась:
— Нет, просто устала.
Я видел — она тоже ждёт этого дня, как приговора.
—
Мы поехали в клинику вместе. Дорога тянулась мучительно долго. Я сидел за рулём, смотрел вперёд, руки сжимали руль так, что побелели костяшки. Она сидела рядом, молчала. Иногда делала вид, что смотрит в окно, но я замечал — глаза у неё красные, заплаканные.
В регистратуре нам выдали конверт. Я взял его в руки — и сердце ушло в пятки. Казалось, что в этом белом кусочке бумаги заключена вся моя жизнь.
Мы вышли на улицу. Стояли рядом, но как чужие.
— Открывай, — сказала Аня тихо.
Я разорвал конверт, пробежал глазами строчки. В голове шумело, буквы расплывались, но смысл был предельно ясен: отцовство подтверждено.
Мир на секунду замер.
Я ожидал облегчения. Но его не было. Наоборот — злость ударила с новой силой. Значит, этот ребёнок мой. Но ведь измена от этого не перестала существовать!
Я сжал бумагу в кулак и посмотрел на неё:
— Вот и всё. Теперь ты довольна?
Аня закрыла лицо руками и заплакала.
— Андрей, я умоляю… Дай мне шанс всё исправить. Я поклялась себе, что если ребёнок окажется твоим, я сделаю всё, чтобы сохранить семью. Я люблю тебя, только тебя!
Я молчал. В груди было пусто.
—
Вечером мы сидели на кухне. Артём уже спал. Она пыталась снова и снова начать разговор, но я только наливал себе чай и отодвигал чашку.
— Андрей, — наконец решилась она, — скажи хоть что-то. Ты же видишь — я готова на всё. Я уйду с работы, буду дома, только бы ты поверил…
Я поднял глаза:
— Верить? После того, что было? После того, как ты смотрела в глаза сыну и врала мне?
Она замерла. Я видел — мои слова бьют сильнее любых ударов.
— Я не могу забыть, Аня. Никогда. Ты уничтожила всё, что мы строили.
Она опустила голову, слёзы капали на стол.
—
Прошло несколько недель. Мы жили в одной квартире, но каждый в своём мире. Я по-прежнему заботился о сыне, ходил на работу, но к жене не притрагивался. Она пыталась наладить отношения, но я был холоден.
Решение пришло неожиданно. Я сидел вечером с Артёмом, мы собирали конструктор. Он вдруг сказал:
— Папа, я хочу, чтобы ты и мама снова смеялись вместе. Я скучаю по вам.
Эти слова пронзили меня насквозь. Я понял: ради сына я готов терпеть. Не ради неё — ради него.
Я не простил Аню. Но решил дать видимость семьи. Мы остались жить вместе, но между нами легла невидимая стена.
Она понимала: доверие потеряно навсегда. Я понимал: любовь умерла.
—
Сейчас, когда пишу эти строки, прошло уже больше года. Ребёнок родился — действительно мой. Я его люблю. Я отец, и это главное.
Но с женой мы больше не супруги. Мы просто родители, живущие под одной крышей. Я никогда не смогу вернуть то, что потерял тогда, летом, когда отпустил её в Турцию одну.
Я стал старше, жёстче. И сделал вывод: доверие — это хрупкая вещь. Разбив его, склеить уже невозможно.